Настали предрождественские дни. Дома христиан украсились ветками остролиста и омелы. Эмма вместе с Атли отстояли торжественную мессу в церкви Святого Лупа. Служба утомила юношу, он мучительно кашлял в сыром храме, и платок, который он прижимал к губам, вновь становился алым от крови. Однако вместе с ухудшением странным образом возросла и его тяга к женщине. Оставшись наедине с Эммой, Виберга, опустив глаза, сообщила ей, что она в тягости, и спросила, не намерена ли Эмма наказать ее за это.

Эмма рассмеялась:

– Клянусь всеми святыми, я рада этому!

Но Атли оставался угрюм.

– Этого ребенка должна была понести от меня ты, – раздраженно заявил он. – Я не в силах переупрямить Ботольфа или Бьерна, которые встали на твою сторону, однако, едва приедет Ролло, все изменится…

К празднованию Йоля готовились с особой торжественностью. Варили брагу, резали скот – преимущественно свиней, коптили кабаньи головы, покрывая их позолотой и украшая веточками лавра и розмарина. Как объяснила Бера, в этот день бог солнца Фрей разъезжает по небу на своем кабане с золотой щетиной, и поэтому кабанья голова – главное блюдо, которое позволено разрезать только самым достойным мужам.

В первый день Йоля норманны волоком доставили из лесу ствол дуба, на котором, как на санях, ехали маленький Рольв и другие дети. Во дворе ствол очистили от сучьев, украсили зелеными хвойными ветвями и окропили пивом. Пиво готовилось особым способом: его варили в течение трех дней, чтобы оно стало очень густым и крепким. Затем ствол втащили в дом так, что он занял всю его середину, одним концом упираясь в очаг. Он должен был гореть целые сутки – в противном случае это считалось дурной приметой.

Эмму развлекала вся эта суета, гоня прочь мрачные мысли о Ролло. Ботольф бранил конунга за то, что он не поспел к празднику, Эмма же начала не на шутку тревожиться. Однажды, когда она стояла в одиночестве на дозорной вышке и вглядывалась вдаль, к ней неслышно подошел Бьерн.

– С ним ничего не случится, – словно прочитав ее мысли, произнес он. – Он, видимо, отправился сушей, а зимой дороги плохи, да и всякие неожиданности могли задержать его в пути.

Праздники шли своим чередом. Викинги пировали ночи напролет, слушая долгие повествования скальдов и предаваясь обильным возлияниям. Сказания о героях будили их воинственный пыл, приводили к стычкам.

– В этом году спокойный Йоль, – сказал Эмме Атли, приходя в себя после очередной бурной ночи. – Уже четвертый день пиров, много выпито, а только одному из гостей Ботольфа свернули шею.

Эмма еще в свою бытность в Руане привыкла к жестоким забавам норманнов, часто оканчивавшимся гибелью одного из соперников. Если они состязались в плавании, то стремились утопить противника; если боролись, то никто не удивлялся, если один увечил другого. Поэтому Эмму нисколько не удивило, что жена умершего, отправив тело мужа в ледник, приняла богатый дар от Ботольфа, на пиру у которого был убит викинг, и спокойно пригласила ярла на тризну, намеченную после праздника. Ботольф же утешил ее, посулив найти ей нового мужа.