Отказываясь съеживаться, я осторожно и невероятно медленно поднимаюсь на ноги, удерживая его взгляд.

— Чего ты хочешь? — Огрызаюсь я, мой голос грубый.

Я потеряла всякое чувство времени. Возможно, прошло всего несколько часов, когда он оттащил меня от тела моей матери, а могло пройти и несколько дней. Я действительно понятия не имею.

— Эмми, я…

— Нет, — рявкаю я, но это выходит не так сильно, как я надеялась. Я слишком слаба. Делая шаг вперед, я держусь прямо, несмотря на то, что моему телу хочется снова свернуться в клубок. — Не смей, блядь, пытаться извиниться за это. Тебе, блядь, не жаль, и даже не пытайся притворяться, что тебе жаль. Во всем этом ты виноват, — кричу я, протягивая руки, чтобы показать на крошечную камеру, в которую он, должно быть, бросил меня после того, как накачал наркотиками.

— Эм, это даже близко не похоже на правду.

— Нет? Так ты не хочешь сказать мне, какого хрена ты запер меня, как какого-то гребаного заключенного?

Он удерживает мой взгляд достаточно долго, чтобы я поняла, что не получу ответа.

— Ты гребаный засранец, — кричу я, бросаясь вперед, сжимая кулаки и ударяя ими по его груди. — Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя, я, блядь, ненавижу тебя! — Я кричу громче с каждым ударом, пока не начинаю кричать, как банши.

Мои мышцы горят от движений, а грудь болит от частых вдохов, но я не останавливаюсь. Я не могу.

Все, с чем я пытался справиться за последние несколько месяцев, вырывается из меня в яростном порыве. Мой гнев из-за того, что мама бросила меня, одиночество от того, что я наблюдаю, как папа и Пайпер влюбляются друг в друга. Черт, Стелла и Себ тоже. Разочарование из-за того, что этот придурок поставил под сомнение мою мораль и лояльность передо мной только для того, чтобы заставить меня разогнаться до ста восьмидесяти и заставить меня начать влюбляться в него и его гигантский член.

— Гребаный засранец, — кричу я еще раз, борьба начинает покидать меня.

Слезы, обжигающие мои глаза, наконец-то капают, но я не перестаю бить его, чтобы вытереть их.

Пусть он увидит. Пусть он станет свидетелем того, что именно он сделал со мной.

Меня это больше не волнует.

Ложь, секреты… Все они повергли меня в уныние.

Он запер мою гребаную мать в камере. Он позволил ей умереть — я проглатываю огромный комок эмоций, который встает у меня в горле при мысли о том, что она истекает кровью здесь, внизу.

— Я ненавижу тебя. — На этот раз мой голос слабее, настолько тихий, что я даже не уверена, что он может услышать его из-за моих прерывистых вдохов и не слишком впечатляющих ударов, когда мое тело начинает сдаваться.