Я лично проводила допрос Стэнли Ламберта. Хотя у меня было откровенно мало рычагов давления, я упрямо давила на них, вновь и вновь повторяя слова о том, что у нас имеются доказательства его причастности к событиям тридцатидвухлетней давности, что у нас имеется свидетель, что мы в курсе того, что он знает личность Стрелка, что в данный момент пропала потенциальная жертва и что если он не выдаст нам Стрелка – мы повесим ярлык личности Стрелка на него самого… Но этот недоносок, адвокат Моралис, вставлявший мне палки в колёса сначала с Паулем Дэвисом, затем с Конором Трэшером, хорошо промурштровал и Ламберта, в результате чего за всё время допроса тот так и не произнёс ни единого слова. Его даже не трогал тот факт, что, возможно, в этот самый момент от его ответа зависела жизнь ещё одного человека, что, при его общем хмуром виде, как минимум мне лишний раз доказывало его причастность к происходящим и остающимся безнаказанными ужасам в этом городе. Стэнли Ламберт знал Больничного Стрелка – в ночь убийства моих родителей он помог ему похитить младенца из родильного отделения. Я кожей чувствовала, что сам он не является Стрелком, но в том, что он знает наверняка имя того, кто стрелял в ту ночь и в другие две ночи, я не сомневалась ни на йоту. Однако моих чувств в любом случае было недостаточно. Нужны были или сказанные подозреваемым вслух слова признания, или серьёзные улики, но ни того, ни другого у меня ко второй половине дня так и не появилось, и появиться не обещало. Я снова врезалась в тупик. В который раз за двенадцать лет своей службы и бесперебойной проработки этого дела.

Сейчас у меня в руках находится тот, кто знает Стрелка лично, кто разговаривал с ним в ночь убийства моих родителей, кто помогал ему провернуть похищение новорождённого младенца, а значит этот человек является соучастником Стрелка, и тем не менее я должна буду отпустить его! В полдень следующего дня я должна буду снять с него наручники и позволить ему выйти из-за решётки, потому что у меня не будет улик – только жалкие показания Пауля Дэвиса, которые в любом суде легко затопит даже такой хреновый адвокат, каким когда-то был Дилан Оутис. Иными словами, показания Пауля Дэвиса назовут клеветой, само обвинение сочтут притянутым за уши, а следователя, ведущего это дело, как и всю его команду – то есть как минимум меня с Ридом – обвинят в пристрастии и даже в сведении личных счётов, что, как минимум, сильно повлияет на наш профессиональный статус. Ламберт прекрасно понимает, что из-за недостатка у следствия оснований к его задержанию, к полудню следующего дня его выпустят, и, в результате всей этой поднявшейся со дна тёмного озера его прошлой жизни мути, его идеальная репутация всего лишь немного подпортится, что, собственно, дело поправимое и оттого нестрашное. И потому он молчит. Потому что знает о своей преждевременной победе так же хорошо, как и о своей прямой виновности. Так же хорошо, как знает личность Стрелка.