Помимо лицезрения отца с любовницей я ничего подозрительного так и не увидел. Возможно, мне стоило установить видеонаблюдение и на улице, так как все члены семьи, за исключением отца с Мадлен, в течение дня неоднократно покидали пределы дома, иногда делая это в компании друг друга: Августа с детьми, повар с горничной, мать с Ричардом. Я обратил внимание на то, что именно мать с Ричардом несколько раз покидали дом одновременно, при этом пользуясь разными выходами.
В итоге, всецело посвятив себя шпионажу за собственной семьёй и проведя в своём кабинете безвылазно целых трое суток, я запоздало узнал о громких новостях из города, принесённых мне утром пятого числа Августой: три дня назад кто-то пристрелил на ночной пляжной парковке учительницу, работающую в школе имени Годдарда. Зайдя ко мне в кабинет, Августа сокрушалась на тему того, что в этой школе учится сын нашего дизайнера Терезы Холт… От услышанного меня мгновенно перекосило, и Августа это заметила, но мне было уже поздно скрывать свои эмоции.
Уже спустя час я, как и большинство неравнодушных горожан, присутствовал на церемонии погребения Ванды Фокскасл, зная, что Тереза, как родитель ребёнка, учащегося в школе, в которой преподавала погибшая, тоже должна будет присутствовать. Я хотел понаблюдать за ней издалека, так как решил не выходить с ней на связь до тех пор, пока хотя бы не попытаюсь взять с поличным предателя внутри своей семьи. Я принял такое решение потому что истерика, случившаяся с Тессой после окончания вечеринки в честь дня рождения нашего сына, меня всерьёз напугала. Я не хотел делать ей больно и боялся её спугнуть, ведь она, единолично став ответственной за нашего сына, могла стать крайне уязвимой… Мне необходимо было уберечь её от всего, что только возможно представить. Может быть, из-за беспокойных картин, создающихся моим подсознанием, я в итоге и позволил себе не сдержаться, и попытался поговорить с ней сразу после завершения церемонии. Тереза запомнилась мне сильной девушкой, но мои надежды на то, что её материнство всё-таки не сделало её слабее, в тот момент себя не оправдали. Стоило мне только подойти к ней и сказать, что рано или поздно нам необходимо будет всё обсудить, как она, испуганно отстранившись от меня, приказала мне больше никогда не касаться её. Её уверенный в своём испуге тон ожог моё нутро, как могло бы ожечь открытое пламя мою кожу, отчего я, не осознавая того, отстранил от неё свою руку. Она не винила меня – она боялась меня. Как будто я источал опасность. Но я знал наверняка, что никогда бы, ни при каких условиях не причинил бы ей вреда. Откуда тогда у неё такая маниакальная боязнь меня? Хочет оставить нашего сына только себе? Однако Тереза не единоличница и у неё наверняка хорошая память, а значит она точно помнит, что этого ребёнка