Вспомнив о Терезе Холт, я вдруг оживила в своей памяти момент нашей случайной встречи за сутки до суда над Ламбертом. Я выходила из кафетерия и морщилась от ставшего для моих рецепторов противным кофе… При этой встрече Тереза размышляла о том, каково это – быть матерью-одиночкой. В течение того разговора я пришла к неожиданному выводу, который озвучила вслух. Я сказала, что не иметь возможности стать матерью страшнее, чем однажды стать матерью-одиночкой. В тот момент я уже была беременна, я понимаю это. Поэтому те мои слова теперь кажутся мне эхом провидения, брошенным мной самой в моё ближайшее будущее.

Мысли о подводных камнях одиночного материнства захватили меня с головой и едва не уволокли на самое дно, как вдруг я подумала о том, что этот ребёнок наверняка должен получиться очень красивым: Рид откровенный красавчик, да и я тоже ничего себе такая на внешность… Стоило мне только подумать в таком русле, как на моих губах заиграла неотконтролированная ухмылочка. Как только я словила себя на ней, я сразу же замерла от удивления: я что, довольна?.. Неужели… Ну да, я чувствую именно это. То, что я довольна. На протяжении последних нескольких лет я считала себя бесплодной и думала, что меня это не расстраивает, а может быть даже в какой-то степени удовлетворяет, но вот я узнаю́, что внутри меня зародилась жизнь, и на моём лице появляется улыбка от одного лишь представления того, каким красивым и наверняка смышлённым может быть ребёнок, рождённый мной от отличающегося острым умом красавчика Рида. Решено: я счастлива. Тридцать пять – это отличный возраст для того, чтобы родить первенца. И потом, Арнольд ведь как-то шутил на тему моей беременности, говоря, что, может быть, был бы и не прочь, чтобы я забеременела от него. Так что, может быть, он всё же не сбежит после того, как узнает, как сильно лоханулся, доверившись мне без презерватива? Стоп. Я что, подумала, что тридцать пять – это отличный возраст для первенца? Значит ли это, что я хотела бы больше одного ребёнка? Я ненадолго задумалась… И вдруг поняла, что хотела бы двух детей, неважно какого пола, но точно не большее их количество. Допустим, родить второго можно было бы через два-три года после первого, то есть успеть до сорокалетия, но так, чтобы ещё успеть отойти от потрясения после появления первого ребёнка…

И здесь я поняла, что хотела бы себе семью. Не ту, которую потеряла много лет назад, а ту, которую я могла бы создать при помощи сильного, верного спутника жизни…

Два с половиной часа до назначенного времени приёма у доктора я гуляла по набережной большого города и взвешивала реальность вероятности остаться без поддержки Арнольда. Я не хотела его терять. Только не сейчас. И, наверное из-за силы своего страха перед его потерей, к моменту прихода к доктору я уже почти окончательно убедила себя в том, что Арнольд Рид любит меня достаточно сильно, чтобы простить мне мой непреднамеренный обман: я здорова и потому я зачала, а он станет отцом, будет он того желать или нет. Как же сильно я хотела, чтобы он захотел! Больше всего на свете я хотела этого…