— Короче жди. Пойду в уборную.

— Куда?

— В сортир, Дань. Стой тут и никуда не уходи.

— Понял, — принимаю инструкцию.

— Давай. Внизу стрельнёмся.

Киваю и чтобы хоть как-то отвлечься от накатившего нервного перенапряжения, принимаюсь расхаживать взад-вперёд, осматривая невероятное, кричащее великолепие.

Людей тут, кстати, по пальцам посчитать, да и те задерживаются недолго. Разве что охранник, который дежурит у лестницы, никуда, по ходу, не собирается.

Дёргаю давящий на горло ворот, расстёгиваю рубашку на пару пуговиц и досконально изучаю диковинный рояль белого цвета. Перехожу на настенные росписи, позолоту.

В какое-то мгновение мне на плечо аккуратно ложится чья-то ладонь. Маленькая. Совершенно точно Настина.

Поворачиваюсь к ней и, когда встречаемся глазами, бомбить внутри начинает пуще прежнего.

Немая пауза затягивается.

Настя убирает руку. Сглатывает.

— Дань? — растерянно шепчет, изумлённо моргая. — Это ты? Правда ты? — прижимая к груди цветы, внимательно и цепко всматривается в моё лицо.

— Привет, Насть, — способность говорить обретаю не сразу. Такая она невероятная вблизи. Красивая. Взрослая. Совсем другая… — Как ты, Насть?

— Нам не стоит здесь общаться, — её голос дрожит. Она встревоженно оглядывается назад. — Извините, у вас не найдётся листка и ручки? — обращается к капельдинеру, проходящему мимо.

Капельдинер. Хоть одно умное слово за вечер запомнил.

— Конечно.

— Напиши, пожалуйста, адрес и телефон, — взволнованно просит Настя, трясущимися пальцами передавая мне канцелярские принадлежности.

Не задаю больше никаких вопросов. Молча пишу корявым почерком и то, и другое. Отдаю ей листок.