— Неважно.

— Про подруг зачем спрашивала? — даже в полутьме прихожей вижу, как не по-доброму прищуривается. — Знаешь ведь, что все они — не ты.

— Ничего я не знаю, — пищу задушенно, когда расстояние между нами сокращается до критичного минимума.

— Да неужели?

— Я нравилась тебе в детстве, только и всего… — лепечу испуганно, совершенно не понимая, чего от него можно ожидать.

— Нет.

Да он издевается!

— Нет? — повторяю попугаем.

Молчит.

Напряжение растёт в геометрической прогрессии.

— Нравилась — вообще не то слово.

— Ладно, — сглатываю нервно. — Мы выросли и…

— Это не прошло, — перебивает, не дав закончить мысль. — С момента нашей встречи в театре ни о чём другом думать не могу. Только о тебе, Насть, — кладёт ладонь мне на скулу.

— Ты…

— Как вытравить тебя из своей башки, не подскажешь? — наклоняется ближе, почти касается своим носом моего. — Так ведь и рехнуться можно.

Роняю сапог.

Вздрагиваю. И не от очередного раската грома…

Климов вдруг целует меня. Как никто и никогда не целовал. Несдержанно. Пылко.

От обрушившегося на меня напора теряюсь на какое-то время, а когда немного прихожу в себя… отвечаю ему с той же страстью, ощущая в этом какую-то сумасшедшую, сбивающую с толку потребность.

Данила крепко прижимает меня к себе, и мы, словно ненормальные, долго и жарко целуемся, на пару пьянея и дурея всё больше.