Ее волосы закрыты капюшоном, и она дрожит с головы до ног.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — кричит Джереми. — Уходи!

Она поджимает губы, но при этом умудряется поддерживать со мной зрительный контакт.

Он устойчивый, как во время секса, но я говорю ей, чтобы она смотрела на меня, и это мгновенно успокаивает ее.

Какого хрена я об этом думаю?

— Крейтон... пожалуйста, остановись. Мы можем поговорить обо всем этом.

— Ты в курсе? — спрашиваю я, не в силах скрыть недоумение в своем тоне.

— М-мама... только что сказала мне. — Ее губы дрожат. — Я очень сожалею обо всем этом. Мама тоже. Я клянусь. Так что, пожалуйста, не обижай Джереми. Он не имеет ничего общего с прошлым.

Мои внутренности сворачиваются от мерзкого отвращения. К ней.

К себе.

Ко всем чертовым вещам.

— Твои родители виноваты в этом. Лучший способ причинить им боль — забрать их драгоценного первенца. Ты сам сказала, что у твоих родителей для него особое место.

— Нет, пожалуйста... — слеза скатывается по ее щеке, когда она делает шаг вперед. — Не надо. — Я придвигаю нож дальше в шею ее брата.

Если она подойдет слишком близко, я могу поступить как Николай и погасить этот огонь раз и навсегда.

Анника замирает, по ее щекам текут слезы.

Больше страдания.

Больше печали.

Я всегда ненавидел ее слезы вне секса, а теперь, когда она плачет из-за меня, это не что иное, как разрыв моих внутренностей.

— Анника. — Грудь Джереми упирается в мою. — Уходи отсюда.

— Я не оставлю тебя, Джер. — Она смотрит на меня и говорит с уверенностью, — Возьми меня вместо него.