Ригель — коллекционный экземпляр, единственный в своем роде. От него не веяло сиротством, как от других детей; он был окутан ореолом печали, которая ему очень подходила. Однако каждый раз, когда кто-то изъявлял желание его усыновить, Ригель, похоже, предпринимал все возможное, чтобы этому помешать. Делал пакости, убегал, капризничал. И в конце концов потенциальные родители уходили восвояси без ребенка, не подозревая, на что способны эти руки, скользящие по белым клавишам пианино.

Но в тот день он привлек к себе внимание, вместо того чтобы, как обычно, уйти в тень.

Почему?

— Тебе точно пора спать, бабочка, — сказал он тихим насмешливым голосом, — ты полусонная и уже ничего не соображаешь.

Вот что он делал! Он кусал меня словами. В этом весь Ригель. Он провоцировал меня, а потом унижал язвительной улыбкой, заставляя меня усомниться в своих словах, уничтожая уверенность в себе.

Мне надо презирать его — за его характер, внешность, привычку рушить все, к чему он прикасается. Надо конечно, но что-то внутри меня этому сопротивлялось. Мы с Ригелем выросли вместе, провели много лет за решеткой одной и той же тюрьмы. Я знала его с детства, почти каждый день видела его, поэтому, наверное, и не могла испытывать к нему презрение, как бы этого ни хотела. Странно, но я привыкла к Ригелю и в глубине души чувствовала к нему симпатию как к человеку, рядом с которым прошла большая часть моей жизни.

Я не умела никого ненавидеть, даже если у меня были на то причины. А может, я все еще надеялась, что у этой сказки будет счастливое продолжение.

— Что у вас произошло с тем парнем сегодня? — спросила я. — Почему вы сцепились? Ригель медленно наклонил голову, возможно, удивляясь, почему я до сих пор не ушла. Мне показалось, что он смотрит на меня оценивающе.

— Неразрешимые противоречия. Но вообще-то, это тебя не касается.

Он прогонял меня взглядом, но я не уходила. Впервые в жизни мне захотелось попробовать сделать шаг вперед, а не назад. Показать ему, что, несмотря ни на что, я хочу двигаться дальше. Стоило попробовать. И когда Ригель приложил кубик льда к брови, морща лоб от боли, у меня в голове зазвучал далекий голос. «Обращайся с ними бережно и нежно, Ника… Не забывай, они очень хрупкие…» — мягко говорил он. Ноги сами шагнули вперед.

Я уверенно переступила порог кухни. Подошла к мойке, оторвала кусочек бумажного полотенца и смочила его холодной водой. Спиной я чувствовала взгляд Ригеля. Затем подошла и сочувствующе посмотрела ему в глаза, протягивая салфетку.

— Лед очень жесткий. Приложи лучше это.