— Все те разы, когда я просил тебя прийти ко мне первым, это не потому, что я думал, что ты недостоин просить об этом мою дочь. Это потому, что я заботился о
Я глубоко вздыхаю. — Я заметил это в ней, ее потребность быть лучшей. Как будто она ценит себя в отметках и достижениях.
— Да, — говорит он. — Она когда-нибудь рассказывала тебе, из за чего это?
— Не в прямо говоря, но у меня такое чувство, что это связано с тем, как вы двое стали семьей. Я думаю, что есть какое-то остаточное чувство вины. Как будто она чувствует себя виноватой за то, что оторвала тебя от той жизни, которой ты жил в то время, когда умерла ее мама.
Монти кивает, не отрывая взгляда от поля. Он прочищает горло. — Да, у меня было предчувствие, что именно это и происходит. Мы говорили об этом, но я не думаю, что она когда-либо по-настоящему понимала, что ничто в нашей ситуации не было жертвой.
Снова найдя Макса и Миллер, я смотрю, как мой сын лежит у нее на плече, аккуратно проводя руками по тому месту, где свисает ее майка.
— Ты любишь ее?
Спрашивает Монти.
— Люблю. До безумия люблю.
— Она может разбить тебе сердце.
— Я все равно буду любить ее.
— Я знаю.
— Я еще…
Я пожимаю плечами и делаю вдох.
— То, что слетает с уст этой девушки? Кто, черт возьми, ее вырастил?
Между нами раздается смех, эмоциональный момент приостанавливается, пока мы наблюдаем за моим сыном и его дочерью вместе.
Монти удовлетворенно вздыхает. — Просто знай, что я полюбил ее первым.
Я киваю. — Я всегда буду любить ее.
Слева от меня Кеннеди вприпрыжку поднимается по лестнице в блиндаж, а за ней по пятам следует не кто иной, как Дин Картрайт. Я бы мгновенно растерялся, если бы кто-нибудь из команды противника зашел в наш блиндаж, но Дин? Все мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности.