– Чушь собачья, – снисходительно смеется Мэддисон.

– Она не любит.

– Зи.

Я пытаюсь поднять глаза, но мне трудно установить зрительный контакт. Мэддисон не понимает и, к счастью, никогда не поймет этого. У него есть любовь его семьи, и у него есть родная душа. Он никогда не был лишен этого, чтобы понять образ мыслей, который мне пришлось создать для себя, просто чтобы выжить.

Меня никто никогда не любил. Не любил и не полюбит, поэтому я должен был любить сам себя достаточно сильно, чтобы это компенсировать. Он уговаривает меня доверить кому-то другому взять на себя эту ответственность. Это слишком сложная задача.

Я слышал, что сказала Стиви, когда я на прошлой неделе уходил из ее дома, но, честно говоря, я подумал, что это была тактика, чтобы заставить меня остаться или вернуть все назад. Моя собственная мать не смогла полюбить меня. Как я мог ожидать, что это сможет кто-то другой?

– Зи, – повторяет Мэддисон. – Мои дети любят тебя. Моя семья любит тебя, и ты веришь в это. Так почему, черт возьми, ты не можешь поверить, что Стиви тоже любит тебя?

Я молчу, меня переполняет слишком много эмоций, воспоминаний, неуверенности, не позволяя словам вырваться наружу. Мысль о любви меня пугает, и я провел всю свою взрослую жизнь, убеждая себя, что она мне не нужна. Что я могу любить сам себя достаточно сильно, чтобы не искать этого в других, но, с тех пор как рядом не стало Стиви, эта хрупкая вера быстро начала рушиться.

– Ты любишь так сильно, но тебе стоит поверить, что тебя любят.

Черт подери.

– Поверь моему опыту, – продолжает Мэддисон. – Все это, – он обводит рукой гостиничный номер, – слава, деньги, поклонники, все это ничего не стоит, если она не является частью этого.

Я киваю в знак согласия, но понятия не имею, как это исправить. Я не знаю, как я мог мечтать о том, чтобы наладить отношения со Стиви, когда мне нужно исправить так много из прошлого, которое преследует и держит меня.

– Она все равно не может справиться с этим дерьмом в прессе. Она держалась подальше от этого с Райаном, и тут появился я. – Я качаю головой, вспоминая, почему я все прекратил, почему дал ей уйти. – Она не заслуживает той ненависти, которую получает, будучи связанной со мной.

Мэддисон закатывает глаза.

– Почему бы тебе не позволить ей самой решать, с чем она может справиться, а с чем нет?

Я прищуриваюсь, ощущая, как спадает тяжелое напряжение.

– Ты проводишь слишком много времени со своей женой, становишься мудрее и все такое прочее.

– Я кое-чему научился за эти годы, – смеется он.

– Скажи что-нибудь связанное с хоккеем на случай, если кто-нибудь увидит, как ты выходишь из моей комнаты, чтобы мы могли сказать, что мы не просто рыдали и пили виски.