– У кого? – возразил он безнадежным тоном. – В Обществе Старых Гомиков?

– Как же его звали, этого…

– Жижи Рубироза.

– Черт, именно… Ты его помнишь?

– Как раз нет. Все пытался вспомнить с тех пор, к чил твое письмо, и вот только сейчас всплыло.

– А самого-то… Ты знаешь его настоящее имя?

– Никогда не знал…

– Жижи… – задумчиво прошептал Алексис, – Жижи Рубироза…

– Да, Жижи Рубироза, добрый приятель Орланды Маршалл и Креветки Жаки…

– И как ты все это помнишь?

– Я ничего не забываю. Увы. Молчание,

– Ну… Из того, что не следует забывать… Молчание.

– Шарль… – прошептал бывший наркоман.

– Помолчи.

– И все же мы должны об этом поговорить…

– О'кей, но как-нибудь в другой раз, ладно? Каждому свой черед… Вечно вы, Ле Мены, – принял раздраженный вид, – достаете со своими психодрамами! Вот уже сорок лет терплю! Разве у живых нет права на покой?!

Потянулся за своим портфелем. Секунду на раздумье, положил его перед собой, достал папки и продемонстрировал Анук, опираясь на нее же, что вот, «как видишь, я не изменился, я все тот же молодой иностранец»,^[353] который и в том же духе.

Нуну пришел бы в восторг от такой песни…

А все эти принципы, правила и инструкции «можно как мертвые листья сгрести лопатой… Воспоминания и сожаления тоже… И жизнь разлучает тех, кто… на-на-на… Потихоньку, бесшумно…»