В тот момент захотелось влиться в эту воскресную атмосферу. Я взяла Симона за руку. Он улыбнулся. У него было красивое, немного кукольное лицо – первый признак простодушия, в чем можно убедиться только с возрастом. От него приятно пахло мужским парфюмом, складки свежей рубашки напоминали складки простыни. Я подумала о его постели, о своем теле в его постели. Поняла, что хочу, чтобы мое инертное тело немного расшевелилось. Он поцеловал меня в шею, я ответила поцелуем в губы.

Мы молча вышли из зала и поехали в его маленькую студенческую квартирку, хотя студентом он давно не был. Между нами не было неловкости. Движимые молчаливым согласием, мы стали любовниками.

Позже я внутренне поздравила себя с этим событием, благодаря которому снова стала желанной женщиной. Он спросил, не хочу ли я остаться, я вспомнила о сумках в прихожей и согласилась. Мы заснули, а когда проснулись, больше не было слез, только кофе в постель. Я поделилась, что хочу продать все имущество. «Даже машину?» – спросил он. Да, даже машину.

Он сказал, что может посоветовать знающих в этом толк людей и готов помочь переехать из пригорода – пригорода сонных, как мухи, семейных пар.

Я уточнила: «Хочу, чтобы вокруг меня кипела жизнь, постоянно сновали машины, куда-то спешили и о чем-то разговаривали люди, мне даже больше не нужны воскресенья». Он развернул карту столицы и сказал: «В таком случае жить нужно только здесь». Выкурив свою первую сигарету, я подумала: он совершенно прав. Но потом пришлось поторапливаться, ведь в тот день мне снова нужно было говорить о любви.

Любовь была моей профессией – говорить о ней и слушать о ней. Любовь во всех проявлениях: от любви с первого взгляда до разрыва, от супружеской неверности до одиночества. Мне были знакомы все ее мотивы, каждая фальшивая нота. Странным образом, пока мой собственный брак трещал по швам, ко мне приходили за советом мечтавшие успокоить сердце люди. Надо полагать, я справлялась с задачей хорошо и убедительно, ведь именно работа сделала меня популярной. Несколько раз в неделю мое лицо появлялось на экранах телевизоров, я написала книгу об отношениях, получала бесчисленное количество писем от пар, находящихся на грани разрыва. В этом и состоял парадокс моей одинокой жизни: вечарми я плакала, а днем помогала улыбаться незнакомым людям. Однако моя боль часто помогала лучше понять страдания других, настроиться на их волну, найти самые подходящие для них слова.

Даже сейчас я не понимаю, как у меня хватило сил поверить в возможность счастья других и улыбаться перед камерой. В тот период я часто воспринимала счастливые истории любви как удар ножом в самое сердце, а менее счастливые – как суровое подтверждение собственных неудач на этом поприще.