– Как ты мог?!!
Поднявшись с кресла, она отошла к стене и, прислонившись к ней спиной, медленно сползла на пол и уперлась в грудь коленями. Она не прибавила больше ни слова, но ее напряженная поза говорила сама за себя.
Пришел момент ей все рассказать. Я рассказал ей о том, как мы трое – я, Эмма и Чарли – были детьми, рассказал, как Эмме приходилось постоянно принимать лекарства, рассказал о религиозных целителях-шарлатанах, о безнадежной борьбе, которую вели ее родители, о нашей учебе в старших классах, о том, как мы полюбили друг друга, как поступили в колледж, как поженились. Я рассказал о своей учебе в медицинском университете, о докторе Трейнере, о стажировке в Нэшвилле, о своем растущем интересе к трансплантологии, о переезде в Атланту, об ухудшении болезни Эммы, о нашем обеде с Ройером. Я рассказывал о своей работе, о том, как кропотливо и тщательно я сколачивал хирургическую бригаду и подбирал ассистентов, и так добрался до нашего с Эммой последнего уикенда на озере. Я почти ничего не утаил и рассказал Синди, как все произошло, – и стал ждать ее ответа.
На часах было четыре утра; мы были до предела вымотаны, внутри все болело и кровоточило, но мы молчали: я молчал, потому что сказал все, что мог, а Синди – потому что не знала, что тут можно сказать. Тишина длилась и длилась, становясь почти невыносимой. Наконец Синди проговорила слабым, надтреснутым шепотом:
– Я хочу задать тебе один вопрос, Риз… всего один. Если ты ответишь «нет», я… я просто попрошу отвезти нас с Энни домой. Но если ты скажешь «да», я должна быть уверена, что ты говоришь это от всей души. Мне не нужно твоей жалости, потому что это будет только часть тебя, а мне… а нам ты нужен целиком. Скажи, ты вылечишь Энни?
И, сидя на полу среди обломков своей прежней жизни, я ответил «да». Произнести это коротенькое слово было нелегко; оно рождалось медленно, с трудом и болью – рождалось не в гортани, а где-то очень глубоко, в недоступном и заброшенном уголке души, который был теперь напрямую соединен с моим просыпающимся сердцем.
Синди перевела дух, снова оглядела комнату и покачала головой. Мы еще долго сидели на полу и молчали, давая друг другу переварить услышанное, освоиться с новой реальностью, просто прийти в себя. Так прошел почти час, наконец я поднялся на ноги и сказал:
– Осталось еще одно дело… Мне нужно сказать Чарли.
Синди удивленно посмотрела на меня.
– Разве… разве он еще не знает?
– Знает, но не все.
– А я? Я
– Нет, но я должен сказать ему первому.
Она кивнула, и я вышел. Обернувшись, я увидел, что Синди идет следом; правда, на причал она не пошла, остановившись, как и в первый раз, на крыльце. Руки она привычно сложила на груди, но в очертаниях ее плеч не было всегдашнего напряжения.