– Папа!

– А что папа? Давно пора. Ярик, плохо работаешь.

– Два сына, – невозмутимо и явно не в первый раз парирует тот.

– Орел. Давай третьего! И вы, молодежь, – это уже нам. – Долго не зевайте. А то жизнь, она знаете какая… – взгляд размытым становится, когда он его будто сквозь стену вдаль направляет. – Стремительная эта жизнь. Оглянуться не успеваешь: год, два, десять – летят. А хочется ведь и внуков, и правнуков увидеть. Правда? – на жену смотрит.

– Правда, – соглашается та со всем, что он скажет, хотя сама слабой не выглядит.

Внутренняя сила в ней горит, но такая… Спокойная, что ли... В самом Титове похожая же – неугасающая и тихая, как вечный огонь. А вместе с тем такая мощная, что всех нас заряжает.

– Вот, – резюмирует Адам Терентьевич внушительно. – Раньше начнете, больше успеете.

– Поддерживаю, – поднимает бокал Сергей Николаевич. – Семья превыше всего. Учиться, работать, реализоваться по ходу сможете. А друг друга и детей всегда на первом месте держать нужно.

– И я плюсуюсь, – встает со своей рюмкой Курочкин. – В Китайской империи был один великий правитель…

Естественно, никто в хламину не напивается. Рука у Адама Терентьевича, что ли, такая легкая… Сам он заявляет, что карма. Все навеселе, но при памяти.

После первого стола идем танцевать. Бойка прижимает меня к себе, и мы будто одни остаемся. Не особо в ритмы музыки вслушиваемся. Обнявшись, слегка покачиваемся. В глаза друг другу смотрим.

– Кажется, я тебе еще что-то должна, – тихо выговариваю я. – По дням не рассчиталась, – улыбаюсь счастливо.

– Поздно, Центурион. Намотал счетчик. Лет на сто.

– Ничего себе, запросы! – возмущаюсь и тотчас смеюсь.

– Справишься. Я в тебя верю.

– Я в тебя тоже, Бойка.

– Вот и отлично, – стискивая крепче, прижимается губами к моему виску.

– Каждый наш танец в каком-то смысле поворотный, заметил? – шепчу я.

– Угу, – отзывается Кир немного сдавленно. – Пусть и этот будет большим началом.

– Пусть… Потому что я тебя все.