Я запоминаю слова Гюнтера. Позже, когда папа укладывает меня спать, я их пересказываю. Мы хихикаем над нелепостью этих предостережений.

Я выиграл, верно?

Занял место на подиуме, да, Спенсер?

Получил кучу очков, ведь так?

Он говорит это с улыбкой, подмигивает и взъерошивает мои волосы, прежде чем погасить в комнате свет. «Как же сладка победа», – повторяет он перед тем, как захлопнуть дверь, чтобы я мог погрузиться в сон, мечтая когда-нибудь стать похожим на него.

– Твою мать, Риггс, – снова бормочет Гюнтер.

Я откусываю еще от сахарной ваты и улыбаюсь от уха до уха. Сегодня вечером, когда я буду в красках пересказывать происходящее в боксе, я обязательно использую плохие словечки Гюнтера. А папа и не против.

Только мама злится.

Он поднесет палец к губам и попросит меня говорить это тише, чтобы она не услышала.

Гюнтер бормочет что-то еще. Почти кричит. Но из-за шума толпы и чьих-то возгласов я не могу разобрать, что именно.

Раздается крик. Затем судорожный вздох.

Я смотрю на столпотворение перед собой.

А затем понимаю, куда направлен их взгляд – на большой телевизор над головой.

В воздух взмывает дым и обломки.

Шины.

Гравий.

Обломки синего цвета.