– Это к делу не относится, – отмахиваюсь я. – Мама, с ней что-то не так, она должна уехать.

Вздохнув, мама протягивает руки и сжимает мои ладони.

– Милая, мы не можем так поступить. Осталось всего два месяца. Я не могу просто так взять и выгнать Фелис. Она ребенок, который сейчас отлучен от матери. Ей тяжело, одна в чужой стране, поставь себя на ее место. В самом начале ты сказала Фелис, что она может брать любые твои вещи, разве не так?

– Я же тогда не знала, что она доктор Джекил и мистер Хайд[22].

– Значит, тебе стоит заново обозначить свои границы. Поднимись к ней прямо сейчас и вежливо скажи, чтобы больше не трогала твои вещи. Только и всего. И я сейчас не о парнях. Кстати, о них. Что у вас с Сойером? Почему он так резко перестал заходить не только в дверь, но и в окно?

– Я не очень хочу это обсуждать.

– Почему? Ты ведь всегда со мной делишься. Вы такая красивая пара и…

– Мы пока не пара, к сожалению. Я чуть позже все тебе объясню, когда буду готова, хорошо?

Кивнув, мама поднимается из-за стола и крепко обнимает меня за плечи. В такие моменты, когда она обнимает меня, окутывая запахом лавандового мыла, я чувствую себя в безопасности и перестаю верить в то, что мои проблемы неразрешимы.

Поднявшись, я стучусь к Фелис и открываю дверь. Заметив меня, она захлопывает крышку ноутбука с такой скоростью, будто смотрела порно. Я оглядываю комнату и, увидев свою вывернутую наизнанку форму, висящую на спинке стула, подавляю желание закричать.

– С ней нельзя так обращаться.

Подхожу к стулу и аккуратно выворачиваю юбку, а затем топ. Увидев на груди розовый развод, я замираю.

– Это малиновый пунш. Клянусь, я выведу пятно! – пищит Фелис, убирая ноутбук в сторону. – Не переживай на этот счет.

– Но я переживаю. Она новая, я еще ни на один матч ее не надевала.

– Я не специально.

Прикрыв глаза, я считаю про себя до десяти, чтобы усмирить злость.

– Зачем ты соврала, что не брала мои духи?

– Но я не брала.

Отложив форму, я подхожу к кровати. Округлив глаза, Фелис прижимает колени к груди и натягивает одеяло до самого подбородка. Она меня опасается и правильно делает.

Склонившись над Фелисити, я упираюсь ладонями в свои колени и смотрю в ее глаза до тех пор, пока они не становятся влажными от слез. Таким приемом пользовался папа, когда я в детстве врала, что почистила зубы перед сном и не ела на ночь конфеты, несмотря на то что рот был перемазан шоколадом. Он так же склонялся и смотрел на меня, пока я не признавалась во лжи.