Эта фраза не злила бы меня так сильно, будь я, допустим, домохозяйкой. Но я не дома, а в вонючем мотеле. И жду Дивера не с работы, а с бандитских разборок!
Зубы стучат от злости или от холода, пока я, сидя на плоской крыше одноэтажного мотеля, ем очередную порцию карамельного мороженого, но я не спешу вернуться внутрь. Отсюда лучше видно дорогу, и, если…
Отдаленный рев мотора с дороги в очередной раз заставляет мое сердце на секунду подпрыгнуть в надежде на возращение Дивера. Чертово дежавю. Устало вглядываюсь в ночную темноту шоссе и едва различаю силуэт развалюхи, напоминающей нашу.
Она заезжает на парковку мотеля и останавливается. Шум мотора глохнет, фары гаснут, и водитель наконец-то выходит из машины. Различив в полутьме знакомую фигуру, я выдыхаю так глубоко, словно не дышала последние несколько часов, и тепло облегчения разносится по телу. Дивер, глядя себе под ноги, неспешно направляется к номеру, и я лишь молча наблюдаю за ним сверху, едва сдерживаясь, чтобы не закричать ему.
Но нет. Не так просто. Пусть помучается, как и я. Пусть почувствует то, что чувствовала я эти несколько часов. И тогда в трейлере, когда он оставил меня.
Если ему, конечно, не плевать.
Дивер уже должен быть в номере. Наверное, он думает, что я сплю. Через пару минут я вижу его, выбежавшего на улицу. Он напряжен и лихорадочно озирается вокруг. Нейтан хватается за голову и, наверное, как обычно, ругается.
В груди что-то сжалось от вида его беспокойства, и в борьбе с желанием помучить его еще немного я быстро сдаюсь. Взяв на ложку побольше подтаявшего мороженого из ведерка, я целюсь, бросаю, и кусочек шлепается прямо под ноги Диверу. Он тут же поднимает голову, и даже в приглушенном уличном освещении я могу видеть, как на его побледневшем лице бешено горят глаза.
– Какого хрена?! – кричит Нейтан снизу, пока я спокойно ковыряю ложкой в ведерке. Не получив от меня ответа, он раздраженно вздыхает: – Что за глупые выходки?! Спускайся!
– Погоди, сейчас спрыгну, – усмехаюсь я.
– Черт, стой, сиди там, я сейчас поднимусь, – тараторит он, подняв руки.
И мне снова смешно. Он думал, я правда спрыгну? Думает, может сказать мне что угодно, и я послушаюсь?