– Давай, иди, бегом, – сказала я.

Он резко вскочил с кровати и побежал в ванную. У Ноа есть одна дурная привычка терпеть до последнего.

– Ой-ой-ой! – вдруг послышалось из ванной комнаты. – Я промахнулся!

Броуди громко засмеялся, а я вздохнула. Клянусь, Ноа всегда чаще промахивается, чем попадает в цель. Мне часто приходится вытирать его мочу с пола или с сиденья белого унитаза. А иногда, когда сын находится в особенно хорошем расположении духа, даже со стены.

Чтобы наконец-таки уложить Ноа спать, потребовалось еще минут пятнадцать. Наконец он крепко уснул, тщательно укрытый темно-синим одеялом с белыми звездочками. Я оставила ночник включенным, закрыла за собой дверь его комнаты и пошла в гостиную, где меня еще ждал Броуди.

Я остановилась в дверях комнаты – Броуди как раз поставил большую фотографию в рамке обратно на одну из полок, висевших на стене напротив дивана. Это была детская фотография нас троих: меня, Броуди и Джуда. Мы тогда сидели на веранде Маккалистеров и ели фруктовый лед. Мы совсем не смотрели в камеру; фотограф поймал в кадр наш веселый смех. Мы были тогда такими счастливыми, такими беззаботными. Мальчишки наверняка в тот момент рассказывали одну из своих дурацких каламбурных шуточек, которыми они так увлекались именно тем летом. Я сидела между ними, впрочем, как и всегда.

А теперь я вбила между ними большой клин, и неизвестно, можно ли как-то это вообще исправить.

Броуди повернулся лицом ко мне и спиной к деревянным полкам, на которых бережно хранились мои любимые книги и дорогие сердцу воспоминания – фотографии в рамках, сувениры, горшки и вазы, которые мы с мамой старательно делали вместе в год ее сложной химиотерапии. Я прошла по паркету к потрепанному кожаному дивану и села, поджав под себя ноги.

– Как сейчас дела у твоей лошади?

Он повернул свою руку ладонью вверх и внимательно посмотрел на запекшуюся на ней кровь.

– Запуталась в колючей проволоке на участке моего соседа. Пришлось срочно чинить забор. У этих лошадей есть целых тридцать акров пространства – бегай себе там сколько влезет, но они все равно всегда рвутся на волю. Но в этом и есть вся особенность диких лошадей. – Он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Если есть забор, то они совсем не чувствуют себя поистине свободными.

– Но забор ведь нужен для того, чтобы защитить их от внешних опасностей.

– Да, но они-то этого не знают и не понимают. Они видят эту преграду и хотят посмотреть, что же там, с другой стороны. Так же, как и все мы в детстве.

Он был чертовски прав. Мы постоянно лезли туда, куда нам было строго запрещено ходить. Постоянно стремились к новым неизведанным горизонтам.