– У тебя на футболке грязь и кровь.

– Да. Я повел себя, как настоящий дурак. Дерутся ведь одни дураки. Нельзя решать все свои проблемы кулаками. Лучше воспользоваться словами.

Он серьезно кивнул:

– Мама и бабушка тоже всегда так говорят.

Я улыбнулся ему в ответ:

– Твоя бабушка всегда так говорила и мне. Слушайся свою маму. Она очень умная. Намного умнее меня.

Он кивнул, а я стукнул своими окровавленными костяшками по его кулачку и отошел от машины. Я бросил мимолетный взгляд на Лилу: она стояла, скрестив на груди руки и глядя в землю, не желая удостоить меня даже своим взглядом.

– Прости меня, – тихо сказал я.

Она ничего мне не ответила; этого и следовало ожидать. Она направилась к своему багажнику: из дома вышел Броуди с вещами Ноа.

Я тоже залез к себе в машину, достал из маленького бардачка несколько влажных салфеток и опустил зеркало. Я просто терпеть не могу в него смотреться. Ничего удивительного: мое лицо выглядит действительно отвратительно. Я вытер с носа запекшуюся кровь и бросил грязные салфетки в подстаканник. С этим уже, к сожалению, ничего не поделаешь. Через зеркало заднего вида я внимательно проследил за Лилой. Она сидела в полной боевой готовности, положив обе руки на руль. Она немного загораживала мне выезд, так что мне нужно было подождать, пока она первая не уедет.

Броуди остановился возле ее открытого окна и присел рядом на корточки. Окна у меня в машине были приоткрыты, но я не слышал, что он ей сейчас говорил. Да и не мое это было дело. Нравится мне это или нет, я должен был принять тот факт, что они – семья, а я теперь здесь третий лишний.

И какой пример мы подаем четырехлетнему ребенку? Отвратительный и неправильный пример.

Я терпеливо ждал, пока не услышал скрип ее шин по гравию, и только после этого повернул ключ зажигания.

– К слову, – громко обратился ко мне Броуди, проходивший мимо моей машины, – в ближайшее время я не собираюсь ничего забывать или прощать тебе.

– К слову, я тоже.

Я резко дал задний ход и ловко развернулся, последовав за Лилой по грунтовой дороге. На перекрестке она повернула налево, на шоссе, а я повернул направо. Она так красиво последовала за последними лучами солнца, освещающими голубое небо, а я как будто бежал от них.

Это показалось мне очень хорошей метафорой. Все эти долгие годы мы с ней двигались совершенно в разных направлениях, и, похоже, так все будет с нами и дальше.

Как можно было сойтись вновь после всего, что было нами сказано и сделано? Лучшее, что я могу сейчас сделать для Лилы, – это держаться от нее подальше. Но теперь, когда я вернулся обратно домой и вновь ее увидел, я не могу найти в себе силы для этого.