Папа проходит мимо, и я говорю:

– Мне восемнадцать.

Он останавливается и оглядывается через плечо.

– Что?

– Мне уже восемнадцать. – Осознание этого приходит неожиданно и производит примерно тот же эффект, что и солнечные лучи, проливающиеся на холодную темную землю, освободившуюся от покрывал ночи. – Мне не нужно ваше согласие, чтобы записаться на курс программирования. Я, вообще, могу делать почти все без вашего разрешения.

В свое время родители сочли меня не готовой в эмоциональном отношении к детскому саду. Не знаю, была ли я готова к начальной школе в пять лет, но теперь мне восемнадцать, и я в состоянии принимать собственные решения.

Лицо его наливается красной краской довольно необычного оттенка.

– Ты живешь под моей крышей. Я плачу за твое обучение. Оплачиваю твой образ жизни. И ты обязана делать то, что я говорю, до тех пор, пока не сможешь обеспечивать себя финансово. Может, тебе и восемнадцать, но твое поведение в последние месяцы показывает, что ты еще не достигла уровня зрелости, позволяющего справляться с проблемами реального мира, и упрямо ведешь себя как ребенок.

Раньше его слова резанули бы меня до костей, но теперь есть новая сила, и она заполняет пустой колодец надежды.

– В последние недели и месяцы я стремлюсь к жизненным целям, которые важны мне, но не вам. Всю мою жизнь вы с мамой подталкивали и склоняли меня к некоей деятельности и требовали от меня совершенства. Вы даже не подумали, что, может быть, именно повышенные требования и ожидания и стали причиной моих постоянных неудач.

– Не передергивай. Если мы хотим лучшего для тебя, это не означает, что мы плохие родители.

– Лучшего для меня? Раз за разом толкать меня то в одно, то в другое, а потом, когда что-то не ладилось, вытягивать оттуда, – это лучшее? Неудивительно, что я чувствовала себя постоянной неудачницей и не могла даже помыслить о том, чтобы сравниться с тобой и мамой.

– А чего ты ожидала? Что мы станем платить за что-то, в чем ты весьма посредственна?

– Да! Именно так вы и должны были поступить, если мне это нравилось. Смысл жизни – а уж тем более детства – не в том, чтобы быть лучшим. Вы должны были дать мне больше свободы, больше возможностей открыть мир и понять себя и не давить, не требовать сразу же успеха в каждом деле, за которое я бралась. Неужели ты не видишь, чему твоя программа научила Дрикса? Она показала, что ошибиться, оступиться – это нормально, потому что на ошибках учатся, что мир принимает исправившегося после падения и дает ему второй шанс. Если ты так веришь в программу, что готов рисковать его жизнью, то почему не даешь такой же второй шанс мне или Генри? Почему мы всегда должны становиться лучшими с первого раза?