Эллисон

Эллисон

Врываюсь, распахивая двери. Сердце тяжелое, и я едва стою на ногах. После звонка Холидей ощущение такое, будто в груди кто-то играет в пинбол. Все собрались в комнате ожидания, и эта картина так реалистично иллюстрирует слова, сказанные ею по телефону, что к глазам моментально подкатывают жгучие слезы.

– Она здесь. – Эксл поднимается, а Холидей отрывается от Доминика и поворачивается ко мне. По ее щекам стекает тушь, нижняя губа предательски дрожит.

– Я так виновата… так виновата… – Она всхлипывает, и я, видя столько боли в ее глазах, останавливаюсь и обхватываю себя руками. – Мне так жаль. Это все из-за меня. Из-за меня.

– Где он?

– Дальше по коридору. Четвертая дверь справа, – говорит Эксл, и в его глазах такая печаль, такое отчаяние, что я не выдерживаю и быстро отворачиваюсь. – Времени у него мало. Соберись, ты нужна ему сильной. Там сейчас Келлен.

Не обращая внимания ни на медсестру за столом, ни на всех прочих, кто попадается по пути, я торопливо прохожу по коридору и останавливаюсь, уже коснувшись рукой деревянной панели, у двери. Все заканчивается совсем не так, как мне бы хотелось. Столько любви в моем сердце, что оно уже не вмещает ее всю и начинает болеть.

Я открываю дверь.

В эти несколько коротких последних месяцев я так и не узнала, что можно ощутить такую радость и испытать такую боль. Но это жизнь. И чтобы разбить раковину, созданную моими родителями, и вырваться из нее, нужно быть чем-то покрепче заботливо сделанной бумажной куклы.

Любовь – не пробежка по открытому и ровному лугу, но подъем на высочайшую гору, когда приходится ломать ногти и обдирать пальцы и когда, достигнув вершины, видишь, что это еще не конец, а начало, и что спуск к следующей горе долог и труден.

Но даже с учетом того, что ждет меня за этой дверью, оно того стоит. Любовь того стоит, пусть в пути ты и теряешь кусочек сердца.

Я поворачиваю ручку, открываю дверь, и наши взгляды встречаются. В его глазах слезы, но по лицу они не стекают. Держится стоически, но при этом излучает боль. Он наполовину сидит, прислонившись спиной к стене, и на коленях у него одеяло, а на одеяле комочек шерсти. Я смотрю на ногу – она перевязана и испачкана кровью. И вообще, он весь в крови и побитый.

– Боже мой, Дрикс.

– Не я, он, – шепчет Дрикс. – Я буду жить.

Келлен проскальзывает мимо меня, и дверь со щелчком закрывается. Вместе с ней как будто уходит все тепло. Я опускаюсь на колени и осторожно трогаю голову Тора. Щенок медленно открывает глаза и, увидев меня, высовывает красный язычок.

– Ему больно?