Светлый фон

Шум дождя Тори Ру

Шум дождя

Шум дождя

Тори Ру

Тори Ру

1

1

1

 

— Варвара, поторапливайся! — бодро командует отец, проходя мимо запертой двери, но я как можно медленнее застегиваю сумку и из чувства протеста не откликаюсь.

Папа редко обращается ко мне полным именем, и оно вызывает во мне граничащий с оторопью диссонанс. В воображении тут же рисуется статная и румяная русоволосая красавица, умеющая постоять за себя, а не мелкое, до прозрачности худое существо с вечно испуганными синими глазами и черным коротким каре, запрятанное в складках свободных худи, свитеров и мешковатых штанов. А я именно такой и являюсь.

Временами я разбавляю черноту на голове цветными прядями, закалываю их невидимками с черепами и цветочками и меняю джинсы на юбочки, но неизменно предпочитаю, чтобы меня звали просто Варя. Ну, или… вообще никак не звали.

Не дождавшись ответа, папа настойчиво стучит в дверь. Его энтузиазм напрягает, но стадии торга и депрессии уже прошли. Что плохого в том, что мой одинокий родитель желает поскорее воссоединиться со своей любовью Анной и начать новую жизнь?.. Это я вовсе не уверена, что готова покончить со старой.

Опускаюсь на пол, упираюсь затылком в стену и долго рассматриваю пустые полки моих стеллажей. Вещи и книги, населявшие их, уже на подъезде к другому городу, и встречусь я с ними в квартире, которую папа и Анна, поднатужившись, совместно приобрели для всех нас.

Тоска до боли стискивает грудь, я зажмуриваюсь и тихонько дышу ртом.

Здесь остаются лишь мои старые рисунки, приклеенные скотчем к оранжевым обоям, люстра с разноцветной подсветкой и россыпь золотистых зерен на подоконнике. Прямо под раскрытой форточкой, в которую я два часа назад выпустила своего любимчика и лучшего друга — белого голубя Васю.

Память о прикосновении к его хрупкому теплому тельцу и мягким перьям до сих пор согревает руки, и я беззвучно реву. Но Анна когда-то едва не умерла от орнитоза и страшно боится подхватить его снова, а у ее дочки Лизы сильнейшая аллергия на птиц.

— Варь, время! Надо выехать засветло! — голос отца приобретает стальной оттенок, и я отзываюсь:

— Иду я, пап…

Я беру себя в руки, дергаю за «собачку» на молнии, поднимаюсь и отряхиваю джинсы. В течение полугода мы с папой обстоятельно взвешивали все за и против, прислушивались к пожеланиям друг друга, и теперь я не имею права его подвести.