– Ладно, нам действительно пора… – снова попытался вклиниться Камасаки, но я перебила его.

– И это говорит любитель чая со вкусом чизкейка? – бросила я, вгрызаясь в маленький сэндвич. – И я даже знать не хочу, сколько быстрозавариваемых, бессмысленных чайных пакетиков ты окунул в свою чашку!

– Сейчас речь не о моих чайных пакетиках!

– Ах да? Тогда какое тебе дело до того, как я использую свои?

Мы орали друг на друга. В какой-то момент я встала. Когда это произошло?

– У кого еще ощущение, что суть разговора утеряна? – спросил Уорем.

– Мне что-то становится неловко. А как вам? – сказал Камасаки, поправляя очки.

Кингсли тяжело дышал.

– Может, у тебя просто неверные ожидания от чая? Ты об этом задумывалась? – прорычал он.

– А зачем он снова оказался в моей чашке, хотя ему туда совсем не хотелось? Зачем, если я сделала все, чтобы окончательно забыть его вкус? – крикнула я, и Кингсли зарычал.

– Это не…

– Хватит! – рявкнул Камасаки и указал подбородком на дверь. – Убирайтесь отсюда. Понятия не имею, что за сцену вы разыгрываете, но продолжайте снаружи.

Его подчеркнуто строгий взгляд подсказал мне, что последствий эта сцена иметь не будет, но я не обратила на это внимания – топая каблуками, я торопилась к выходу. Кингсли шел чуть впереди. Дверь за нами захлопнулась, и мы встали посреди пустого коридора, сверкая друг на друга глазами. Я вся дрожала внутри, а он стоял в нескольких шагах от меня, такой высокий и широкоплечий, как высеченная из мрамора статуя. Его глаза горели диким блеском, несколько прядей упали ему на лицо. Внутри меня все сжалось. Кожу покалывало, пальцы подергивались, ноздри мои раздувались от разъяренного дыхания. Я подошла к нему и ткнула указательным пальцем ему в грудь.

– Ты, – выдохнула я, и его подбородок напрягся, когда мой палец еще сильнее впился в его грудь. – Ты не… – начала я.

– Что? – рявкнул он, наклонился и уставился на меня.

Дыхание наше стало прерывистым. Горячим, учащенным.

– Я ненавижу тебя! – плюнула я ему в лицо с неистово колотящимся сердцем.

– Прекрасно! – выдавил он и без предупреждения схватил меня за запястье, развернул и прижал к двери. – Ты сводишь меня с ума, – прорычал он, и в его глазах вспыхнул огонь, который словно разрезал их золото на множество острых граней. – Я ненавижу и люблю тебя одновременно, Эванджелина Блумсбери.

Он преодолел последние сантиметры, опустил голову и поцеловал меня. У меня изо рта вырвался хрип, который он тут же проглотил. Его губы, горячие, голодные касались моих. Он крепко держал меня, прижимая к холодной двери, и его язык без всякого сопротивления проник мне в рот. Резко втянув воздух, я почувствовала его запах. Его вкус на моем языке. Я яростно ответила на поцелуй, всасывая его язык, прикусывая нижнюю губу. Кингсли отпрянул назад. Его зрачки расширились, почти целиком вытеснив золото радужек. Его дыхание касалось моей бешено пульсирующей артерии на шее. У меня по телу побежали мурашки.