— Простите, но я не на прогулку вышла. Мне к бабушке нужно, она одна в доме. И никого рядом.

— Тут полно одиноких стариков. Дети разъехались, а они остались доживать свой век, — равнодушно говорит брюнет, пожимая плечами.

— Да, я знаю. Поселок удален от городов, почти нет работы, вот молодые и уезжают.

— Ничего, скоро тут все изменится. Проложим шоссе, построим заправки, супермаркеты. Вот, уже элитное жилье строим. Скоро тут жизнь забурлит, — уверенно говорит брюнет и сворачивает в незаметный проулок.

Через него мы, действительно, довольно быстро выходим на Сиреневую улицу и метров через сто подходим к домику бабушки. Сердце в груди колет при виде знакомого палисадника за невысоким, крашеным голубой краской заборчиком. Бабулечка, прости, что так долго к тебе не приезжала!

— Что вы сказали? — отвлекаюсь от своих мыслей из-за болтовни парня.

— Говорю, не пригласите на чашку чая? -  он усмехается.

— Нет, извините, — отвечаю равнодушно. Прости, дружок, не до чаев мне.

— Какая вы невежливая, — ехидничает парень и в одну секунду прижимает меня к себе. Мурлычет тоном завзятого Казановы: — Леночка, ну давай, пригласи меня на чай. Поверь, нам будет о-очень хорошо вместе.

От неожиданности я теряюсь и даже позволяю прижать себя к горячей мужской груди. Ты смотри, ухажер, сумку понести даже не предложил, а обниматься лезет! Недолго думая, этой самой сумкой и заезжаю ему в ухо. С размаху. И отскакиваю, а то вдруг прилетит что в ответ.

Александр прижимает ладонь к горящему органу слуха и удивленно таращит на меня глаза. Что, красавчик, не ожидал подвоха?

— Ну че ты сразу драться? Сказала бы просто — отвали. Так нет же, врезала. Ухо теперь звенит. Дура!

И раздраженно сплюнув, уходит. А я, вытерев вспотевшие ладони об джинсы, захожу в дом.

— Бабуль?

***

— Бабулечка? — в ответ тишина.

В доме прохладно, несмотря на то что на улице жара. Пахнет старостью и болезнью. Сглатываю тугой комок и прохожу из коридора в комнату.

— Бабулечка? — и снова тихо.

Осталось только две спальни. Маленькая — в которой я спала, когда была ребенком. И большая — бабушкина, в нее-то я и захожу. Бабуля лежит на кровати. Бледная, маленькая, сморщенная.

Как страшно — я ее помню другой! Всегда загоревшей дочерна, в платочке, закрывающем рано поседевшую голову, но крепкую, уверенную в своих силах, бодрую и смешливую. Помню, я всегда удивлялась, как она может так хохотать. Как ребенок, до слез и икоты.