— Мои родители. — Когда она вытирает лицо, я понимаю, что она плачет, и целую ее в висок.

— Твоего отца звали Коррадо Мессина, — говорю я ей, пока она продолжает просматривать фотографии.

Когда она смотрит на фото, на котором отец держит ее на руках, а мать целует в щеку, у нее перехватывает дыхание.

— Лео, я помню это! Кажется, это был мой день рождения. Там был розовый торт с единорогом.

Я бросаю взгляд на ее лицо и испытываю прилив облегчения и счастья от того, что она не совсем забыла свою семью.

— Это был твой шестой день рождения, за месяц до нападения.

— Я помню своих родителей, — всхлипывает она, и, прижимая фотографию к груди, начинает плакать, а я крепко обнимаю ее и целую в волосы. Ее голос дрожит, когда она говорит: — Я хочу все вспомнить.

— Жаль, что я не могу поделиться с тобой всеми своими воспоминаниями, — шепчу я.

— Расскажи мне больше. Я хочу знать все.

— Однажды после школы, когда мы с Диего вернулись домой, твоя мама сидела на полу и плакала. Мы подумали, что она упала и ушиблась, но она была расстроена, потому что ты только что сделала свои первые шаги, а пока она доставала фотоаппарат, ты села, и она не успела сфотографировать тебя.

Пока Хейвен продолжает просматривать фотографии, я соскальзываю с островка и начинаю готовить еду.

Я усмехаюсь, когда в моей памяти всплывает еще одно воспоминание.

— Однажды утром ты застала своих родителей за сексом. Диего был ужасно возмущен. Мне пришлось вытаскивать тебя из их спальни, пока они кричали, чтобы ты ушла. — Я начинаю смеяться. — Ты так волновалась, потому что думала, что твой отец застрял внутри мамы, и хотела помочь разнять их. — Я смотрю на Хейвен. — Твои родители целый месяц не могли смотреть мне в глаза и постоянно извинялись.

— Ты видел их голыми?

Я киваю, и снова усмехаюсь.

— Сейчас я могу посмеяться над этим, но тогда это был самый неловкий момент в моей жизни.

Хейвен улыбается, слушая меня, поэтому я продолжаю рассказывать ей историю за историей, пока готовлю еду.

Когда я ставлю тарелки на мраморную столешницу, она спрыгивает и садится на табурет рядом со мной.

Мы едим, и, сделав глоток воды, я говорю:

— Прости, что напугал тебя в первые два дня, когда привез сюда.