Марио заплакал, и Анджело с благодарностью коснулся его руки, пускай его сердце и отказывалось принимать такое отношение. Этого было недостаточно.
Он не хотел почестей. Не хотел славы героя. Он хотел только Еву, а ее у него отобрали. То, чего он боялся больше всего, случилось на самом деле.
– Она тебя любила, – сказал Марио. Это был не вопрос, и Анджело задумался, видели ли все вокруг то, что он отказывался признавать так долго.
– Да. А я люблю ее. – Прошедшее время было здесь неуместно. Он никогда бы не перестал любить Еву.
– Она знала? – мягко спросил Марио. – Знала, что ты ее любил?
– Да. – Анджело вытер мокрое лицо.
Она знала. Он успел ей рассказать, успел показать. Это было единственное, за что он испытывал благодарность, понимая в глубине души, какая удача выпала на его долю.
Марио встал и прошел к маленькому комоду в углу, на котором лежали аккуратной стопкой несколько книг. Анджело сразу их узнал. Дневники Евы.
– Это Евины. Их тут несколько. На вид похожи, но датированы разными годами. Думаю, теперь они твои. – Марио положил блокноты на кровать рядом с Анджело и тихо вышел из комнаты.
В стопке было четыре книги, абсолютно одинаковые на вид. Единственная разница заключалась в легкой потертости обложек, датах вверху каждой страницы и почерке, который менялся и взрослел вместе с хозяйкой. Однако последний блокнот был заполнен лишь наполовину, и Анджело понял, что не может смотреть на пустые страницы. Каким-то образом они ранили сильнее убористых строк, наполненных Евиными мыслями, потому что в словах она продолжала жить. Пустота дразнила его тем, что могло бы случиться; что должно было случиться.
Анджело пролистал к последней записи и прочел ее просто для того, чтобы отвлечься от незаконченной истории.
22 марта 1944 года Признание: целовать Анджело – это мицва. Произнеси я такое вслух, моя еврейская бабушка перевернулась бы в гробу, а дядя Августо обвинил бы в святотатстве. И все‑таки это правда. В Анджело я обретаю собственный проблеск божественного, островок покоя. Когда он меня целует, когда обнимает, я начинаю верить, что жизнь состоит не только из боли, страха и страдания. И впервые за много лет чувствую надежду. Чувствую, что Бог действительно любит своих детей – всех до единого – и именно Он дарит нам мгновения света и радости посреди бесконечных испытаний.