Меня слушали молча. Свечи я зажигала, кожей ощущая пристальное внимание. Бедняге Майклу тоже досталось несколько неодобрительных взглядов: ишь, мол, как веселится, бокалом размахивает, раскраснелся, разлохматился – забыл, что ли, о горестях народа, о бедах Отечества? С одного боку Майкла прикрывал Джо О'Рейли, с другого – Фергюс, человек без фамилии, зато с пистолетом, который топорщился у него в заднем кармане. Морковно-рыжий и худосочный, Фергюс не производил впечатление парня, с которым лучше не вступать в конфликт. Его ледяные глаза так и бегали – с лица на лицо, с окна на дверь. Томас велел О'Тулам не чинить Фергюсу препятствий, если он вздумает пройтись по дому или двору – ведь он здесь, чтобы защищать Майкла Коллинза. Да-да, Майклу небезопасно даже в милом, уютном Дромахэре.

После угощения столы раздвинули, и начались танцы. Певец явно пытался кому-то подражать, причем без особого успеха, голос звучал театрально. Зато музыканты играли от души. Их задор передался и гостям. Мигом образовались пары, закружились, расходясь и сходясь. Дети затеяли догонялки прямо среди танцующих. Напрасно Мэйв и Мойра пытались организовать для них игру – возглавляемые Оэном, расшалившиеся по его примеру, дети продолжали беготню, путались под ногами и, должна признать, немало способствовали разрядке атмосферы.

– Я тебя полюбил против воли своей, против воли… – неубедительно подвывал певец, я же смотрела на бокал пунша и жалела, что нет колотого льда.

– Энни, можно тебя пригласить?

Ну конечно: Майкл Коллинз.

– Мистер Коллинз, вы наверняка помните, что я неважно танцую.

– Ты про свадьбу в «Грешэме»? Не скромничай. Вдобавок я наслышан, как ты отплясывала с покойным Декланом. И вообще, хватит уже звать меня по фамилии. У нас отношения давно перешли с официальной стадии на дружескую.

Сказав так, Майкл подхватил меня за талию и повлек в круг танцующих. Я только вздохнула. Конечно, другая Энн Галлахер была отличной плясуньей! Хоть бы только мне не проколоться на своем неумении. Я училась танцевать, честно. У себя в манхэттенской квартире. Без свидетелей. Ничего путного не вышло. Руки дергались, как у марионетки, а что до ног, я только пальцы сбивала. Музыку слышало мое сердце, оно же ей подчинялось, в отличие от неловкого тела. Оэн говорил, я слишком много перечувствовала – танцору чувства не на пользу. «Музыка тебя захлестывает, Энни, ты в ней, как котенок, тонешь. Это всякому видно» – вот его слова.

Наверно, Оэн был прав. Только я от его правоты комплексовала ничуть не меньше.

– Да я всё перезабыла, Майкл. Все движения, – взмолилась я.