Я больше не могла терпеть, вылезла из за руля. От долгого сидения затекли ноги. Только сейчас сообразила, что я в домашнем фланелевом костюме и в мягких кроссах. Как получила смс-ку, так и потеряла голову. Металась по дому раненой пантерой, не знала за что схватиться. В первую минуту хотела звонить мужу, потом сообразила: позвоню, он не возьмёт трубку, у нас такой уговор, на работе только работа. А если и возьмёт, — что скажу?!

Схватила брелок от машины, вылетела из дома в чём была. Ну и наплевать. Подумаешь, жена бизнесмена в серых спортивках — пусть!

Как только вылезла из машины, от нетерпения рывком пересекла парковку. По ступеням взлетела птицей.

В холле протянула охране пропуск, молодой парень в форме чего то медлил, всматривался в экран, спросил:

— Рабочий день закончен, вы к кому?

— К мужу, — забрала у него документ, раздражённо впечатываясь кроссами в пол, топала к лифту. То, что парень в охране новый и не обязан меня знать, это нормально, я злилась не на него. А на тот голосок, что сообщил мне про совещание, на котором “совещался” мой муж (в одиночестве, по всей вероятности).

Лифт любезно встретил меня зеркалом на противоположной стене кабины, во всей красе показав мою заплаканную физиономию. Нос распух, глаза красные, волосы на свободном выгуле. Вот она, жена богатея в реальном домашнем оперении. На кого я похожа!

Постаралась пальцами унять растрёпанную гриву, кое-как собрала в косу.

Лифт всё полз на тридцатый этаж, у меня с каждым пролётом всё сильнее и сильнее стучало в висках, дыхание стало шумным, мне не хватало воздуха. Я в лифте будто на эшафот поднималась.

Когда двери лифта бесшумно разъехались, во рту пересохло. Красная ковровая дорожка бархатом стелилась до самого кабинета моего мужа. Причём, отсюда было видно, что дверь в кабинет Василевского приоткрыта.

Ну, и чего ты нервничаешь, уговаривала я саму себя. Раз дверь приоткрыта, значит там нет того, чего ты так боишься увидеть. (Воображение рисовало любимого в охапку с девицей, больше на ум ничего не приходило.)

Ну и вправду. Если люди хотят уединиться, они же первым делом закроют дверь, ведь так! На засов. А лучше на замок. На пудовый.

И всё же я шла к этой двери с приоткрытой щелью, в которую уже утекала моя семейная жизнь. Глаза ещё не видели, но сердце точно знало: — не надо туда заглядывать.

Я остановилась в шаге. Прислушалась. То, что в кабинете есть люди не оставляло сомнений.

Я ещё ничего не поняла, но сердце тарахтело: беда!

У меня ещё была призрачная возможность оставить всё как есть. Развернуться, убраться прочь из офиса так и не подойдя к этой проклятой двери. Сесть в машину, ехать домой и никогда не вспоминать об анонимке. И тогда жить оставшуюся жизнь в сомнениях, но не знать правды.