Никто другой не мог защитить ее так, как я. У меня были возможности, безопасность, дом, время. Я мог посвятить все это ей.

Мне не нужно было отсылать ее.

И я не хотел ее отсылать.

Я повернулся и направился обратно на кухню. Она все еще стояла там, ссутулившись. Ее голос стал тише, едва слышный шепот. Я прочистил горло. Брианна подняла глаза, и слезы на ее щеках ударили по мне, разрывая меня на части.

— Время, проведенное вдали от дома, не научило тебя уважению. Ты уже дважды ссылалась на мой возраст. Мы говорили об этом.

Она, как ребенок, вытерла глаза фартуком, и это действие еще больше умилило меня.

— Тогда перестань вести себя так, будто тебе шестьдесят.

— Перестань быть такой чертовски сексуальной.

— Это невозможно. Я знаю кое-кого, кто считает меня такой.

Я кивнул.

— Так и есть. Он считает тебя самой невероятной, сложной, упрямой, сексуальной, замечательной женщиной на свете. И очень любит тебя, но боится признаться в этом. Боится, что его любовь к тебе подвергнет тебя опасности. Боится признаться в том, что ему кто-то нужен. И боится, что он не нужен тебе так же, как ты ему.

— Нужен. Ты очень нужен мне, больше, чем я могу выразить. — Еще больше слез потекло по ее щекам. — Никто другой не станет мириться с моими закидонами.

— Мне нравятся твои закидоны.

— А ты нравишься мне, старик.

Я приподнял бровь.

— Что ты сказала?

— Старик, — пробормотала она.

— Ты знаешь правила.

— Ты все время это повторяешь. Может, мне нужно напоминание?

Я подошел ближе, пока не оказался перед ней. Достаточно близко, чтобы почувствовать ее запах. Легкий, манящий аромат, прилипший к ее коже, который не имел ничего общего с сахаром, с которым она работала.