— Убирайся! — повторила она. — Какого лешего ты здесь делаешь?

Какого лешего?

Я моргнул, не двигаясь с места, завороженный ее яростью.

Женщина была миниатюрной и едва доставала мне до груди. Я с легкостью перевешивал ее на восемьдесят фунтов, и мог бы поднять ее и нести, даже не вспотев. Или свернуть ей шею, как один из прутиков, из-за прикосновений к которым она так рассердилась на меня. Незнакомка была моложе меня. Намного моложе моих тридцати восьми лет. Одетая в желтый комбинезон и черную футболку с полосками на рукавах, она напоминала рассерженную пчелу, и было очевидно, что я потревожил ее маленький улей. Нагрудник ее комбинезона был измазан глазурью. Ее каштановые волосы выбивались из пучка, небрежно убранного от лица палочками для еды. Локоны выбивались из прически и танцевали на лбу и вокруг лица, как штопоры. Ее темные глаза были расширены от ярости, щеки раскраснелись. Я заметил еще больше глазури на ее коже и с удивлением почувствовал желание схватить лицо девушки в ладони и слизать ее.

Ее гнев вывел меня из задумчивости.

— Если ты все испортил, я... я выслежу тебя и уничтожу, — прорычала она. — Если мне не хватит кексов, я позабочусь о том, чтобы они знали, что это не моя вина. И не трогай его. Я видела, как ты его трогал.

— Я просто дотронулся до ветки, которая поникла.

— Я просто дотронулся до ветки, — передразнила она. — Я не просто дотронусь до тебя, когда моя нога будет в твоей заднице. А теперь отойди!

Я примирительно поднял руки, пытаясь скрыть свое веселье. Если бы кто-то другой заговорил со мной подобным образом, он бы столкнулся с моим гневом. Но ее неуместный гнев я находил странно милым. Мне нравилась ее искра.

— Думаешь, это смешно? — прорычала она. — Я создавала это несколько дней. Недели. А ты приходишь и трогаешь? Понятия не имею, кто ты, но добьюсь твоего увольнения! — пригрозила она.

— Я здесь не работаю, Пчелка, — сказал я, желая еще немного спровоцировать ее. — Убери жало.

Она отреагировала именно так, как я и предполагал.

— Не называй меня так. Ты вторгся на чужую территорию. — Она указала на дверь. — Убирайся, или я вызову полицию.

Я почувствовал, что мои губы дрогнули в улыбке. Она была так зла, что ее всю трясло. А я находил это очаровательным, что было странно.

Я ненавидел очарование.

— Ты не знаешь, кто я, да? — указал я на очевидное.

Видимо, в инструкции Паоло не было предусмотрено, чтобы я разговаривал с ней. Эта женщина была бесстрашна, стоя передо мной и отчитывая, как ребенка. И это странным образом завораживало.