Конечно, я счастлива, но Исайя имеет в виду мои чувства по поводу того, что я не поеду в Сан-Франциско, а я не хочу сейчас об этом говорить.

Я вообще не хочу разговаривать.

– Пойдем, – говорю я, беря его за руку и увлекая за собой по пирсу.

– Куда?

– Есть еще одно место, откуда я хочу посмотреть на салют. Там я смогу тебе показать, насколько счастливой ты меня делаешь.

Дверь в мою квартиру не успела закрыться, а я уже швыряю его кепку на пол и стягиваю футболку через голову.

– Ну, черт возьми, – протяжно выдыхает он.

– Точно. Ты знаешь, чего я хочу. Возьми меня. – Пересекая гостиную, я распахиваю шторы, позволяя нам видеть салют, который все еще продолжается за окном. – Прямо здесь.

Сбросив туфли, я стягиваю шорты, оставшись в одном лифчике и трусиках, и стою прямо перед окном, выглядя как охваченная желанием женщина, какой я и являюсь.

Я так отчаянно его хочу, что это было бы неловко, если бы я не знала, что он чувствует ко мне.

На другом конце комнаты Исайя, не сводя с меня глаз, запирает дверь. Он облизывает нижнюю губу, неотрывно глядя на меня.

Медленно, нарочито медленно я завожу руку назад и расстегиваю лифчик.

– Задерни шторы.

– Нет.

Он стискивает зубы.

– Кенни, мне глубоко наплевать, какой оттуда открывается вид, но я абсолютно уверен, что ни с кем не разделю этот вид на тебя. Задерни чертову занавеску!

На моем лице появляется бунтарская улыбка, и я позволяю лифчику соскользнуть с плеч.

– Кеннеди.

– Это одностороннее стекло, пещерный ты человек! Мы можем смотреть, но то, что внутри, не видно снаружи.

Проходит некоторое время, прежде чем он выдавливает из себя смешок, но тот получается сдержанным и невеселым. Исайя пересекает гостиную, направляясь к бару, где стоит графин с неприлично дорогим виски. Он наливает виски в стакан, прислоняется к стойке и медленно подносит его к губам.