– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорю я, и она приподнимает бровь. Мое сердце колотится в груди, потому что мне невыносимо вступать с ними в борьбу. – И иду на очень большой риск, и нет никаких гарантий, что из этого что-то выйдет. Обстоятельства против меня.
Она секунду смотрит на меня, и такой серьезной я не видела ее еще никогда.
– Будет тяжело, Пиппа.
– Я знаю.
– Это будет самое тяжелое в твоей жизни, и существует
Мое сердце ноет за нее, и руки сжимаются в кулаки.
– Я знаю. Но все равно должна попробовать или буду вечно жалеть об этом.
Она долго изучает мое лицо, и я боюсь, что не убедила ее. Но потом она смотрит на отца. Что-то мелькает в их взгляде, какая-то внутренняя договоренность, выработанная за десятилетия брака, и ее взгляд смягчается.
– Мы не хотим, чтобы ты работала на нелюбимой работе, дорогая, – признается она. – Мы хотим, чтобы ты была счастлива. – Она смотрит на сцену. – Но бедность – это очень тяжело, дорогая.
– Ей никогда не грозит бедность, – вмешивается Джейми, и его взгляд говорит о серьезности его намерений.
Я пытаюсь не рассмеяться над его опекой.
– Я не боюсь трудностей, – говорю я. – Это того стоит.
За нашим столом посреди шумного бара повисает тишина.
– Ты и правда очень талантлива, милая, – говорит отец, задумчиво глядя на меня. – Мы никогда тебя такой не видели. Когда ты играла, я сказал твоей маме, что ты выглядишь на сцене как профессионал.
Мама кивает и улыбается мне, будто действительно увидела меня в новом свете.
– Ты как будто создана для этого.
Какой-то запутанный узел расходится у меня в груди, петля за петлей, и я наконец чувствую себя свободной.
– Я создана для этого.
Рука Джейми накрывает мою ладонь, лежащую на коленях, и наши пальцы переплетаются. Он украдкой мне подмигивает, и мое сердце подскакивает в груди.