– Ты мне там нахамила.

– А у тебя уже язык заплетался.

Она обдумывает мои слова, кажется, хочет возразить, сказать, что все было не так, но не может.

– Я нечасто пью, – наконец признается она.

– Я так и поняла. Вот почему ты меры не знаешь.

– Так как же я сюда попала? – Она постепенно приходит в себя, щеки ее розовеют еще сильнее, лицо уже не так морщится от боли.

– Я тебя привела. Вернее, мы с Эбби.

– И зачем? В чем заключается твой коварный план? – она смотрит на меня, вытаращив глаза. – Черт, папа. Ты все ему рассказала, да? Господи, даже не верится, что…

– Твой папа думает, что мы, наконец, подружились и устроили девичник. – Оливия умолкает. – Я написала ему, сказала, что на нас снизошло озарение в женском туалете, и мы собираемся всю ночь тусить у Эбби. Позвони ему попозже, дай знать, что ты жива, и если хочешь, расскажи правду. Я мешать не стану. – Она таращит глаза еще шире. – Но можешь этого не делать. Я буду держать рот на замке.

Оливия долго молчит, но я жду ответа.

– Не понимаю, – наконец вздыхает она.

– Когда я за тобой побежала, Эбби оставалась в туалете и подслушала план близнецов. Они нарочно подпаивали тебя крепким алкоголем и собирались унизить.

– Что? Я…

– Они знают про трастовый фонд.

Тишина. Оглушительная тишина.

– Но это же просто бессмысленно.

– В самом деле?

– Они… – она осекается и прикусывает губу. – Они стали со мной дружелюбнее. – Я склоняю голову набок, как бы говоря: вот он, тревожный звоночек. – Нет, правда. Мне казалось, они смирились с тем, что мы скоро породнимся, и решили подружиться.

– Оливия…

– Слушай, если они ненавидят тебя, это не значит, что они и меня должны ненавидеть, – выплевывает она, и в другой ситуации я бы, наверное, разозлилась. Но сейчас мне ее просто жаль.