– Да, точно… – Он опустил голову, глядя на наши сцепленные руки. – Отец меня не понял. Даже не пытался. – Аарон издал горький смешок. – После того как маме поставили диагноз, в моей карьере мы могли найти спасение. Но вместо того чтобы сблизиться, наоборот, отдалились. Стали просто игроком и тренером. Вот и все.

Еще одна потеря. Сердце заныло. Я стиснула Аарону пальцы и очень медленно опустила голову на плечо.

Он продолжал:

– Отец сказал, я ломаю себе жизнь. Что я ничего не добьюсь. Если упущу свой единственный шанс, он больше не хочет меня знать. Поэтому я закончил университет и уехал из Сиэтла.

Аарон по-прежнему держал мою руку у себя на коленях и рассеянно перебирал мне пальцы. Я прижималась к нему щекой, другой рукой невольно потянувшись погладить по предплечью. Только так я могла выразить сочувствие – иначе заключила бы его в крепкие объятия, которые вряд ли сумела бы разжать до самого утра.

– Даже не представляю, каково это – расти по чужой мерке.

Аарон рассеянно играл с моими пальцами. От легких касаний по руке бежали мурашки.

– Сейчас, задним числом, я все понимаю. Раньше это было в порядке вещей. Мне ставили цели – я их добивался, – объяснил он, водя большим пальцем по моему запястью. – Нельзя сказать, что у меня было несчастное детство, по крайней мере, до той поры, пока я не осознал, что для полного счастья мне многого не хватает.

– А сейчас, Аарон? Сейчас ты счастлив?

Он перестал водить по мне пальцем и, не задумываясь, ответил:

– Сейчас? Пока еще нет. Но старательно над этим работаю.

Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Любой, кто увидел бы мои попытки самостоятельно дойти до спальни, решил бы, что я вот-вот грохнусь лицом в пол. И был бы недалек от истины. Удивительно, что я вообще могла передвигаться: ноги откровенно заплетались.

Впрочем, переступая порог спальни, я была весела и бодра, как никогда в жизни.

Я старательно обдумывала рассказ Аарона, вертела его в мыслях и надежно фиксировала в памяти любую, казалось бы, самую незначительную деталь, чтобы не забыть поутру.

Неважно, что ноги подкашивались, а руки тряслись от усталости. Рассказ Аарона, неожиданно раскрывшегося с новой, обычно бережно хранимой им стороны, устроил у меня в мозгах откровенный бунт.

В груди – тоже. Наверное, в первую очередь именно в груди. Обитавший там орган трепетал и пульсировал, не давая унять разыгравшиеся чувства. Можно было бы списать их на выпивку, но после того, как Аарон едва ли не силком заставил меня выпить целую бутылку воды и к алкоголю я больше не притрагивалась, оправдание выглядело неубедительным. Время шло к пяти утра, я почти протрезвела, только в голове остался легкий гул, обещавший, что завтра будет не до веселья.