Ксюша вытерла вспотевшие ладони об одеяло, а я так и стояла спиной к раскрытому окну, медленно покрываясь мурашками, но не от холода, а от постепенно наступающего осознания.

– Я была уверена, что мы с тобой помиримся сразу, как вернемся в Москву. Я так хотела этого и с нетерпением ждала, что Матвей исполнит обещание, лично поговорив с каждым из присутствовавших на дне рождения. Подозреваемых было не так уж и много, ведь сообщение пришло еще до приезда Лу и компании. Чижика с Олежкой можно было сразу откинуть, зачем им взламывать наши акки и желать нас рассорить? Ромку, понятное дело, тоже исключить. И Иру. Так что оставалось шестеро: Веня, Тим, Степа, Носова, Давид и Ершов.

– Семеро, – сказала я. – Иван Сергеевич еще.

– Если бы там был Мартов, я подумала бы на него, он мог осуждать мое дурное влияние на тебя. Но Кирилл приехал гораздо позже. В общем, не вдаваясь в подробности, Матвей поговорил со всеми, но никто не сознался.

Я потом много думала, как лучше поступить, были моменты, когда уже собиралась сознаться, потому что нет ничего хуже неопределенности и ощущения, что ты у кого-то на крючке. Тем более что мы и так уже не общались. Казалось бы, ссора уже состоялась. Но для меня она все равно оставалась ненастоящей, такой, словно в любой момент можно все исправить, а узнай ты правду, ничего уже исправить будет нельзя. Кроме того, больше всего меня пугало не то, что ты всю оставшуюся жизнь будешь считать меня подлой обманщицей, сильнее всего я волновалась за то, чтобы ты совсем не слетела с катушек, поскольку в последнее время у тебя снова начались эти приступы. И все тянулось как есть, надежда на то, что Матвей докопается до правды, оставалась. А теперь ее нет, и его нет, и тебя у меня больше нет, и когда ты сейчас уйдешь, я выйду в окно.

– Что? – Я очнулась. – Сдурела?

Однако, когда она произносила эти слова, я вдруг ощутила острый болезненный укол. Словно кто-то вонзил мне в желудок длинную толстую иглу – предчувствие очередного приступа.

– Возможно, я знаю, кто мог шантажировать тебя, беспокоясь о моей нравственности. Это не точно, но я должна проверить. Давай договоримся: пока я сама в этом не разберусь, ты не станешь совершать никаких глупостей.

– Ты меня ненавидишь? – Ксюша задержала дыхание.

– Нет. – Я закрыла окно. – Можешь продолжать убиваться из-за Оболенцева, а из-за меня не стоит. Мне просто нужно время, чтобы это переварить.

– Подожди! – Ксюша спрыгнула с кровати. – Есть еще важная вещь, которую ты должна знать.

Она остановилась напротив меня, тоненькая, в одном нижнем белье, взлохмаченная и жалкая, мне одновременно хотелось и обнять ее, и ударить.