Позже вечером Майя, совершенно выбившись из сил, уснула прямо на диване в гостиной. Для ребенка этот день тоже стал сильной эмоциональной встряской. Глажу свою маленькую дочь по непослушным кудряшкам и понимаю: они с Алией — лучшее, что было в моей дерьмовой жизни. Что творит Серганов, совершенно не укладывается в голове. Появляется шальная мысль позвонить и попытаться поговорить с ним спокойно и по-человечески, попробовать решить конфликт, пока все не стало еще хуже. Вот только же слушать не будет — баран.

— Эй, дружище, не шуми, — шикаю на скачущего в ногах пса. У животинки явно лапки коротковаты, чтобы запрыгнуть на высокий кожаный диван, а слезает он с него и подавно кубарем. — Иди сюда.

Подхватываю на руки и усаживаю пушистую, хвостатую попу под бок к маленькой посапывающей хозяйке.

— Давай спи, ребенок, — треплю животину за ушами, когда меня отвлекают режущие слух звуки. Слышу сдавленные рыдания и хлюпанья носом в кухне. Поворачиваюсь и вижу бьющую по сердцу картину: Алия сидит за столом, уткнувшись лицом в ладони и опять тихо рыдает, худые плечи трясутся в молчаливой истерике. Вздыхаю, понимая, что желание убивать растет все больше и больше. Придурок ее папаша. Вот поэтому я держал ее в неведении! Поэтому молчал! Знал, что так оно и будет. Она же тихо сжирает, уничтожает себя изнутри чувством вины. Рвет душу на части от обиды и любви к собственному отцу, каким бы неуправляемым он ни был.

Накрываю дочурку пледом и иду к своей упрямице, наливаю нам по кружке крепкого чая с молоком, надо же каким-то образом успокоить нервы.

— Чего слезы льешь?

Присаживаюсь на соседний стул и молча перетягиваю ее к себе на колени, рискуя воспламениться от близости такого желанного, соблазнительного тела в моей рубашке.

— Это из-за меня все, Артем.

— Нет, — поджимаю губы, тихо чертыхаясь про себя. — Ты здесь никаким боком, поняла меня? Все, хватит, заканчивай, Алия.

— Нет! — машет она головой. Светлые локоны в шишке растрепались и спутались. Я заправляю за ухо выбившуюся прядь и вздыхаю, понимая, как тяжело будет ее переспорить. — Почему я должна отвечать за свои чувства? — словно не слышит меня моя девочка. — За что?

— Я буду отвечать! Слышишь меня? Я буду отвечать за наши чувства. Ни тебя, ни детей это не коснётся.

— Уже коснулось, Артем.

Снова прячет лицо в ладонях, чтобы снова уйти в свои нерадужные, глупые мысли. Но я насильно отнимаю ладони и заставляю посмотреть на меня. Голубые, прекрасные глаза сегодня красные и потухшие.

— Хватит лить слезы! — уже, кажется, начинаю рычать, потому что с ней только в приказном тоне получается спорить. — Уже что есть, то есть, будем разгребать. Тебе нельзя нервничать!