Сидящие у огня улыбались, и Гита улыбалась вместе с ними. Ах, какая же чудесная у нее была улыбка! Словно весна, наступившая после дождливой зимы.

А эта зима как раз такой и выдалась — долгая, сырая, с бурными ветрами и затяжными дождями со снегом. Но всякий раз, когда я пытался заговорить о наших отношениях, леди Гита давала мне понять, чтобы я не питал никаких надежд.

О нет, я не докучал ей своей любовью. Я брал малышку Милдрэд на руки, и мне становился в радость даже нескончаемый зимний дождь, и не наводила уныние вечная туманная хмарь над фэнами.

Но едва засияло солнце и зазеленели луга, пришла весть, что из-за моря в Норфолк вернулся Эдгар Армстронг…

* * *

Меня не тревожили за моей занавеской, решив, что отсыпаюсь после празднества. Но и не больно таились в разговорах — я слышал, как кто-то обмолвился: вот, глядишь, и леди Гите выпало немного счастья.

Но на говоруна мигом цыкнула Эйвота — уймись, не приведи Господь, Ральф услышит. На что рив Цедрик заметил:

— Парень и без того не слепой. Видали, каким он явился под утро?

Последовавшее за этим молчание можно было расценить как сочувственное. Но мне-то что за дело до их сочувствия? Мое сердце кровоточило.

Я припомнил, как повела себя леди Гита, когда стало известно о возвращении Эдгара. Неужели она и в самом деле надеялась, что оставивший ее любовник прямо с корабля бросится в Тауэр-Вейк? Или она запамятовала, что супругой графа перед Богом и людьми является миледи Бэртрада?

Помню, что, когда мы узнали, что Эдгар собирается устроить ярмарку в Гронвуде, леди Гита сказала:

— Превосходно! Мы немало сэкономим, если шерсть этого настрига повезем не в Норидж или Ярмут, а в соседний Гронвуд.

Собираясь на ярмарку, она была оживлена и принарядилась, надев новое голубое платье-блио, в котором походила на знатную нормандку. Думала ли она тогда о новой встрече с Эдгаром? Замечала ли мое волнение? Видела ли отчаяние в моих глазах? Смею надеяться, что да. Потому что была добра и приветлива со мной, говорила, как ценит мою помощь. Да и на ярмарке я все время был подле нее, и хотя леди Гита держалась с уверенностью и достоинством, меня не покидало ощущение, что она будто специально удерживает меня рядом. С покупателями она обращалась с обычной деловой хваткой, в чем-то уступая, в чем-то настаивая на своем. Я плохо разбирался в торговле, но видел, что обе стороны — и моя госпожа, и эти фламандцы — остались довольны. Я как раз отправился за вином, чтобы мы могли выпить за удачную сделку, когда неожиданно появился Эдгар.

Буду справедлив — этот сакс в роскошной одежде, с не по-здешнему смуглой кожей и прозрачно-синим взглядом, с горделивой осанкой и разворотом плеч настоящего мастера боя на тяжелых мечах выглядел прекрасно. При встрече леди Гита держалась с ним любезно — но и только. Даже я с моей ревнивой подозрительностью не заметил в поведении этих двоих ничего предосудительного. И только поздним вечером, когда мы сидели вдвоем за трапезой, в ней как будто что-то сломалось. Плечи леди Гиты поникли, как под непосильным бременем. Я испугался, что она упадет, бросился к ней и подхватил безвольно обмякшее тело. Хозяйка Тауэр-Вейк дрожала и всхлипывала в моих объятиях, и мне пришлось уложить ее в постель и кликнуть девушку-служанку.