Такой племянник мог подвести под монастырь. Вернувшись домой, Антон Эмильевич вызвал Клима на разговор и в весьма резких выражениях сказал, что если тот намерен подставлять свою шею — это его дело, но тогда он должен немедленно покинуть его дом. Потом Антон Эмильевич побеседовал с Ниной:
— Вы хотите овдоветь второй раз? Вам мало, что вашего брата расстреляли?
Он с удовлетворением послушал, как она распекала Клима. Тот каялся и обещал не искушать судьбу.
Потом ему досталось от Осипа. Антон Эмильевич несколько сгустил краски, когда передал ему то, в чем Клим наставлял публику. Осип орал так, что Мариша со страху разбила супницу. Но и она была согласна с тем, что Клима надо приструнить:
— Ишь, распустился! Думает, раз его на трибуну пускают, так ему сам черт не брат.
Любочка кое-как сумела утихомирить Осипа.
— Ну что там? — спросил Антон Эмильевич, когда она появилась на пороге его комнаты.
— Осип сказал, что если нечто подобное повторится, он сам пристрелит Клима как изменника революции.
Антон Эмильевич хрустнул пальцами. Он страшно жалел, что в порыве человеколюбия его дочь прописала у себя Клима. Теперь его не выгонишь: он наверняка будет судиться за жилплощадь… Припугнуть, что донесешь на него или сдашь в ЧК его Нинку? А вдруг он в ответ наябедничает, что товарищ Шустер ругает советскую власть? Куда ни кинь, всюду Клим…
— Как бы нам спровадить его отсюда? — спросил Антон Эмильевич у Любочки. — Сколько Клим намерен тут жить? Его бы выпустили из города как иностранного подданного, да он из-за Нинки домой не едет. Было бы из-за кого мучиться — как будто в Аргентине судомоек не хватает! Впрочем, там бы ему еще скорее башку проломили.
Любочка нахмурилась:
— Ты о чем?
Антон Эмильевич показал ей выписку из бюллетеня Иностранного отдела Российского телеграфного агентства:
Любочка забрала у отца листок и направилась к двери:
— Надо Климу показать.