Тот на всякий случай поклонился и ответил — очень подробно и вежливо:

— Господин может выбирать любое из пяти: первое время — наше местное; второе — на кораблях; третье — петроградское, стандартное для железной дороги; четвертое объявляется фабричным гудком для рабочих; пятое — время британской миссии. Так что на часы смотреть не имеет смысла.

Старика звали Зяма Фройман. Он рассказал Климу, что население Новороссийска делится на три категории: городские, казаки и стража. Городскими называли беженцев, вечно ищущих работу, ночлег и пропитание. Казаки, жители окрестных станиц, презирали их и обманывали, как могли. Стража попеременно грабила и тех, и других.

— Вы, как я понимаю, беженец? — спросил Зяма Клима. — Из Нижнего Новгорода приехали? Как же, как же… Ваша Ярмарка мне очень хорошо известна: там с евреев повышенный налог брали, а потом и вовсе закрыли все наши лавки, кроме первогильдейских.

Старик мечтал о Палестине, о еврейском государстве, где не бывает ни черносотенцев, ни погромов.

— Белые очень нас не любят, а с моей внешностью не притвориться русским мужиком. Вы себе не представляете, что творилось на Украине и вообще на юге прошлой зимой — таких погромов не было со времен Богдана Хмельницкого. Они считают, что раз я торгую — стало быть, я богат. Они мне говорят: «Ты нажился на крови и слезах русского народа». Если бы я знал, кому продать кровь и слезы, я бы прекрасно обошелся семейными запасами.

— А что Деникин говорит по поводу погромов? — спросил Клим.

Зяма махнул тонкой ручкой:

— Жаловаться бесполезно. Даже самые добрые офицеры никогда не вступятся за евреев. Они боятся, что люди скажут: «И этот продался жидам». Мой замечательный сын Яша раньше держал в Новороссийске газету, но потом ее реквизировали, и сейчас мой умный ребенок вынужден сидеть в отделе объявлений, потому что во всем городе вы не сыщите мальчика, который разбирается в объявлениях лучше Яши. Отсюда его изгнать не посмели, потому что у русских — я очень извиняюсь — совсем нет понимания такого деликатного дела.

— Я журналист, — сказал Клим. — Как вы думаете, я могу устроиться в Яшину газету?

Зяма с сомнением покачал головой:

— Господин, вы же понимаете, в какие времена мы живем…

— Давайте лучше спросим вашего замечательного сына, — предложил Клим. — Он умный и наверняка что-нибудь присоветует.

2

2

Дом Зямы был реквизирован для американского Красного Креста, и владельцы перебрались в подвал. Зямина жена, Ривка, навела там подобие уюта. За длинным верстаком сидели их внуки — ушастые, боязливые подростки-отличники. Они готовили уроки, не отвлекаясь ни на деда, ни на Клима, ни на причитания бабушки: