— В наших отношениях секс — не главное, — сказал Джеймс. — Но он есть, если это тебя интересует.

— Не очень, — признался Майкл. — Скорее меня интересует то, что ты ничем не связан.

— Предлагаешь себя на роль любовника? — грустно усмехнулся Джеймс.

Майкл покачал головой.

— У меня нет сил с тобой спорить, — сказал он. — Просто побудь со мной. Ты мне нужен.

У Джеймса дрогнуло что-то во взгляде.

— Не могу отказать, когда ты так просишь, — тихо сказал он.

Джеймс умел быть нежным. Он умел быть бездонным, принимающим, утоляющим боль. Он умел растворять в себе, растворять боль, как крупинки соли в воде, и вода становилась соленой… морской. Горькой. Майкл пил его, как эту воду, тонул в ней, падал — а океан расступался под его весом, и дна — не было. Джеймс принимал в себя все. Без остатка. Шептал что-то нежное на ухо. Ласково. Держал на себе — бережно. Не вздрагивая, как не вздрагивает океанская глубь, какой бы шторм не бушевал на поверхности. Он был тихим. Затягивал в себя, поглощал. Кроме него, ничего больше не было. Майкл дышал им. Его шепотом. Его руками, прижимая ладонь к губам, почти плача в нее. А может быть, не почти. Джеймс брал все. Он почти не двигался, обнимал Майкла за спину, за сведенные судорогой лопатки. За напряженную шею. Целовал, снимая губами капли пота с висков. Это было жутко — вначале, когда Джеймс потянул его на себя с темным взглядом. Словно падение, будто Майкл проваливался куда-то, летел, а дна все не было, не было… Он замирал в ужасе от ожидания удара о камни, который разобьет его, расплескает брызгами, но камней не было, удара не было, он падал и падал, проваливался в зыбкую синюю мглу, а потом… ощутил покой. Выворачивающий наизнанку. Вынимающий из него все — все, что влезло под кожу, застряло там, как крошки в простыне, как иглы, занозы, как мусор. Покой безбрежный и ласковый. И он вдохнул. Задышал. Этой прохладой и мглой. И не мог надышаться. Джеймс держал его. Такой сильный в своей необъятности. Такой огромный в своем принятии, что по сравнению с ним Майкл чувствовал себя…. мелким. Беспомощным. Это пугало настолько, что Майкл стремился сильнее прильнуть к нему, войти глубже, чтобы ощутить берега… а берегов не было. Никаких. Только покой. Ни страха, ни горя. Никакого другого мира. Джеймс смотрел на него, не отворачивался — видел все. И его не пугало. Он был рядом, потому что был нужен. Потому что Майкл просил — быть.

Когда его вынесло, обессиленного, Джеймсу на грудь, как волной на песок, тот держал его, гладил по волосам, говорил, что все хорошо. Майкл слушал его голос, закрыв глаза. Сил поднять веки не было. Он мог только слушать. Стук сердца. Шепот. Свое дыхание — тяжелое, рваное. Чувствовал тяжесть своего тела. Жар Джеймса под ним. Каплю пота, щекотно скользившую вдоль носа. Он заворочался, попытавшись подняться, но Джеймс удержал, не позволил встать и откатиться в сторону. Майкл так и остался лежать на нем, между его ног, обнимающих его коленями. Только хрипло спросил, когда смог: