Иногда ему начинало казаться, что задача просто невыполнима. Кита нельзя было подозвать, приманить вкусной рыбкой, помотав ее за хвост. Их не интересовали ни игрушки, ни лакомства. Они занимались своими делами, то поднимаясь к поверхности, то уходя в глубину. Кувыркались, общались друг с другом. Их песни были слышны отчетливо — протяжные, высокие ноты. Это было красиво, это было волнующе — но Майклу нужен был всего один кит. А кита не было.

Дни проходили за днями. Все было напрасно. Иногда Майкл сам брал камеру и преследовал китов, но все было без толку. Они ускользали, взмахивая хвостами, будто издевались над ним. А если ему и удавалось снять одиночку, обычно тот позировал на таком расстоянии, что превращался в плохо различимую тень.

Они тратили уйму времени, весь световой день проводя под водой. Возвращались унылые, уставшие, мерзлые. Томми встречал их горячим ужином, но Майкла уже не радовали даже шедевры Томми. Он начал думать, что у него не получится. Они не смогут сидеть здесь вечно. Когда у Питера начнутся новые съемки, он уедет. Может, не так уж и важен идеальный кадр. Может, из того, что уже отснято, можно смонтировать что-то похожее. Кусок оттуда, кусок отсюда, сделать, в конце концов, макет этого гребаного кита, люди не зря придумали спецэффекты. И, может, в итоге получится и куда дешевле, и куда быстрее, чем гоняться за ними по заливу, торчать в воде, надеясь неизвестно на что.

Может, стоило сдаться.

«Сегодня — последний раз», — говорил себе Майкл, снова вставая до рассвета.

«Завтра — последний раз, — говорил он себе, засыпая. — Последний — и все».

Он никак не мог перестать надеяться. Просто не мог остановиться, не мог поверить, что — все. Пора отступить. Ничего не выйдет.

Под ногами была темнота, дно уходило вниз на сотни метров. Они висели в холодной пустоте вдвоем: он и Питер. Плавали кругами, чтобы не мерзнуть. Майклу уже казалось, он всю жизнь занимается только этим: преследует, ждет, надеется, разочаровывается и снова ждет. За время съемок он сам выучился обращаться с камерой, так что уже не таскал Кеннета за собой каждый день, чтобы снимать этих упрямых танцующих тварей, которые никак не хотели оторваться от своей кормежки и сделать то, что Майкл хотел от них. Это заняло бы пару минут! Майкл уже начинал их ненавидеть. Ему хотелось, бросив всякую осторожность, подплыть к какой-нибудь флегматичной скотине поближе и врезать ему камерой по носу, чтобы тот наконец обратил на людей внимание.

Злиться хотя бы было не скучно, и Майкл злился. Мысленно упражнялся в заковыристых обзывательствах в адрес сволочных тварей.