Он вернулся в Лос-Анджелес, будто побывав на другой планете. Он больше не встраивался в прежнюю жизнь, даже город из панорамных окон Беверли Хиллс не казался волшебным. Дом был пустым и огромным. Майкл впервые задал себе вопрос, зачем ему столько места, если он живет один. Что ему делать в этом пространстве — играть в футбол?..

Что-то случилось с ним, пока он был там. Ему казалось, он замер на цыпочках на краю пропасти, раскинув руки. Падать — не хочется, оставаться там, где ты есть — нельзя. Майклу хотелось поехать в рехаб, отыскать Уизли и спросить, как жить дальше. Но он и так знал, что тот скажет. Он скажет — иди, ищи сам, думай своей головой.

Это Майкл и сам себе мог сказать.

Он позвал Зака к себе — показать ему фильм. За ним оставалось последнее слово, выйдет ли из этого толк. Куда это деть: положить на полку и забыть или выпустить в свет, показать свое творение людям? Майкл думал, что будет волноваться перед первым показом сильнее, чем перед премьерой «Баллингари». Ведь эта история была полностью его созданием. Он придумал ее, написал ее, снял. Пришло время отдать ее на чужой суд. Он должен был бы бояться, что Зак не оценит. Не поймет его замысла или назовет его скучным и примитивным. Может, даже абсурдным. Но почему-то бояться не получалось. У Майкла не было даже никакого энтузиазма и предвкушения чего-то хорошего. Он так вымотался, столько всего вложил, что внутри была пустота. Его сейчас не тронула бы ни критика, ни похвала — он просто хотел знать, возьмется ли его агент за работу с фильмом.

— Ну показывай, — со скептическим вздохом сказал Зак, ерзая, чтобы удобнее устроиться в кресле. — Но если это нанесет неизмеримый вред моему здоровью, счет за лечение я пришлю в твой адрес.

— Глаза на лоб уползут? — флегматично спросил Майкл.

— На затылок, — буркнул Зак и нервно потер руки.

— Не бойся, я тебе их обратно нарисую и проволочкой прицеплю, чтоб наверняка.

Зак сердито посмотрел на него и поставил на колени ведерко попкорна.

— У меня отрастают седые волосы, когда я думаю, что ты убил целый год ни на что, когда мог бы ходить и подбирать деньги у себя под ногами.

Майкл молча погасил свет и включил проектор.

Он знал фильм наизусть. Помнил в нем каждый кадр и каждую фразу. Невольно улыбался, когда происходящее на экране трогало его. Все же было какое-то волшебство в кинематографе, в том, что люди, собираясь вместе, создавали что-то удивительное. Он смотрел на знакомые, родные лица. Слушал собственный закадровый голос — ровный, спокойный. Наверное, дело было в том, что они с Арджуном писали звук глубокой ночью, и Майкл, читая свой текст, несколько раз засыпал, сидя на стуле и роняя распечатки на пол. Но со стороны было не сказать, что к тому моменту он не спал около суток.