Тогда любил я этих девушек Востока и другие царства с лазоревыми небесами, над которыми не висели ни облака, ни мысли.

Вы не поверите, как чинно сидели они, когда не танцевали, глубокие, но без мыслей, как маленькие тайны, как украшенные лентами загадки, как десертные орехи, —

пестрые и чуждые, поистине! но без туч: загадки, которые легко разгадывались, – в честь этих девушек сочинил я тогда свой застольный псалом».

Так говорил странник, называвший себя тенью Заратустры, и, прежде чем кто-либо успел ответить ему, он уже схватил арфу старого чародея и, скрестив ноги, оглянулся вокруг, спокойный и мудрый; затем он медленно, испытующе потянул воздух ноздрями, как тот, кто в новых странах пробует новый чужой воздух. Потом он запел с каким-то завываньем.

2

Пустыня ширится сама собою: горе тому, кто сам в себе свою пустыню носит.

– Ха! Торжественно!

Достойное начало!

Торжественно, по-африкански, да!

Достойно даже льва

Иль обезьяны – ревуна морали;

Но ведь совсем ничто для вас,

Прелестные мои подруги.

А между тем сидеть у ваших ног

Мне, европейцу, у подножья пальм

На долю счастье выпало. Села.