Женщина поворачивается к Шерон спиной.

– Человека ни в чем не повинного, – добавляет Шерон.

– Леди, уверяю вас, вы не туда попали. Нам с вами не о чем говорить. И я ничем не могу вам помочь.

Шерон ищет другой подход к ней.

– Долго вы жили в Нью-Йорке?

Женщина швыряет окурок в окно.

– Слишком долго.

– И своих детей оставили там?

– Слушайте! Не трогайте моих детей!

В комнате становится жарко, Шерон снимает свой легкий жакет и снова садится на кровать.

– Я… – осторожно выговаривает она. – Я тоже мать.

Женщина смотрит на Шерон, стараясь отгородиться от нее презрительным взглядом. Но, хотя чувство зависти ей знакомо, презирать она не умеет.

– Почему же вы вернулись сюда? – спрашивает ее Шерон.

Такого вопроса женщина не ожидала. Да и Шерон не собиралась задавать его.

И пока они смотрят друг на друга, этот вопрос мерцает между ними, как переливы света на волнах.

– Вы мать, вы сами так сказали, – наконец говорит женщина, встает и снова подходит к окну.

На этот раз Шерон идет следом за ней, и они вместе смотрят на море. От этого хмурого ответа женщины мысли у Шерон намного проясняются. Она слышит в ее словах мольбу и заговаривает с ней уже по-другому:

– Дочка! В этом мире с нами случаются страшные вещи, и мы все способны творить страшное. – Она пристально смотрит в окно и следит за Викторией. – Я была женщиной до того, как ты ею стала. Помни это. Но… – И, повернувшись, она привлекает Викторию к себе, трогает ее тонкие пальцы, костлявые руки и заговаривает с ней, будто со мной: – За ложь приходится расплачиваться. – И пристально смотрит на женщину. Женщина смотрит на нее. – Ты, дочка, посадила в тюрьму человека, которого и в глаза не видела. Ему двадцать два года, он хочет жениться на моей дочери, и… – глаза Виктории снова встречаются с ее глазами, – он черный. – Она отпускает Викторию и поворачивается к окну. – Как мы.

– Но я его видела.

– Ты видела его в полиции, когда их выстроили на опознание. Вот когда ты его увидела. В первый и единственный раз.