Когда-то она могла быть фанаткой «Системайтиса». Сидеть всегда в первом ряду и писать в трусики от счастья, когда на сцене выламывался ведущий гитарист. Теперь ее былое счастье — не вполне трезвое, с разбитой рожей и душой, жалкое подобие человека, — стоит перед ней и исступленно надеется получить незаслуженные деньги. Однако сердце девицы не трепещет от узнавания. Она реагирует на меня презрительно выдвинутой нижней губой. Той, в которой кольцо.

— Привет, — говорю я, рукой машинально прихорашивая мокрые от дождя волосы. Возможно, именно в этот момент где-то наверху сотрудница стучит к Грэхему и говорит с порога: «Вы читали интервью с Вегас? Странное оно какое-то… Я зашла с вами посоветоваться».

— Привет, — отвечает девица, глядя на меня коровьими глазами.

— Меня зовут Грейл Шарки. Пришел за наличными.

— Кто разрешил?

— Грэхем Стивенсон.

— У нас в бухгалтерии нет никакого Грэхема Стивенсона.

— Потому что он не в бухгалтерии работает.

— Значит, у вас нет разрешения получить наличными.

— Извините, Грэхем вроде как ваш начальник. Он вроде как редактор. Стало быть, он тут самый большой разрешитель.

Девица молча таращится на меня.

— Имя?

— Я же, мать твою, только что назвался!

Девица шипит:

— Что за хамские выражения! Я не позволю со мной говорить подобным образом!

Тут и я взвиваюсь:

— Ты мне тут не выёживайся! Тоже мне принцесса на горошине! Ты на себя в зеркало посмотри, графиня долбаная!

Окошко — бац! — и закрылось.

Стою дурак дураком и любуюсь на собственное отражение в стекле. Девица уселась на стул в самый-самый дальний угол комнаты — и на меня ноль внимания.

Попереминавшись с ноги на ногу и еще раз пригладив зачем-то волосы, я робко кричу: