— Что я должен делать? — тон Клааса меняется, становится выше и чётче, таким голосом он обычно осведомлялся у Соловьёва насчет предстоящих поручений.

— Ничего особенного. Сейчас вот глинтвейну примете и спать. Постель уже готова.

Отшельник указывает на зелёную тахту под часами, с зелёным же пледом.

Клаас, не говоря ни слова, покорно снимает одежду и облачается в поданный ему зелёный шлафрок. Отшельник, с некоторой долей торжественности, протягивает ему массивный кубок, в котором искрился бордовый напиток.

— Десять, девять, восемь, — начинает считать он.

Клаас делает глоток.

— Семь, шесть.

Веки тяжелеют

— Пять!

По жилам разливается тепло.

— Четыре!

В толпе, улюлюкавшей в ожидании казни, Эдик замечает знакомые лица. Сергей Павлович кивает ему, подбадривая. Сквозь рёв сотен глоток слышится его живой голос:

— Держи́тесь, Эдуард! Вы почти у цели.

Джеймс показывает пальцами знак победы V, его губы говорят:

— Всё будет в порядке!

Аднан молча кивает головой, всем видом выражая сочувствие и поддержку. Эльза ходит с сервизом между танцующими и разливает всем желающим чай.

— Три! Два! Один!

Полыхает огонь. Эльза оборачивается к Клаасу, он видит лицо Клары. Влажное пламя нежно ласкает его, на душе становится легко и беззаботно. Начинается дождь, толпа бросается в пляс, из колонок рвётся:

Девочка с глазами из самого синего льда тает под огнём пулемёта…