Миссис Шанц в халате поверх летней пижамы входит в дом через кухонную дверь.

— Все живы-здоровы? — спрашивает она громко.

Она замечает кухонный нож на столе, и ей приходит в голову, что надо спрятать его в ящик, от греха. Во время раздоров нож на самом виду — распоследнее дело.

В самый разгар всего этого Джилл кажется, что она слышит слабый плач. Она неловко перелезает через перила, чтобы обойти Айону с доктором Шанцем, пробегает половину лестничного пролета наверх и, когда Айона бросается следом, спрыгивает на пол. Она распахивает двустворчатые двери гостиной и поначалу не видит никаких признаком моего присутствия. Но приглушенный плач доносится снова, и, следуя за звуком, Джилл заглядывает под диван.

И вот она я, задвинута под диван рядом со скрипкой.

Во время недолгой своей пробежки из коридора в гостиную Джилл вспомнила все, ей кажется, дыхание ее замирает и ужас теснится у рта, а потом со вспышкой радости жизнь ее запускается заново, когда, почти как во сне, она находит живое и невредимое дитя, а не иссохший трупик с похожей на мускатный орех головкой. Она берет меня на руки. Я не цепенею, не брыкаюсь, не выгибаю спинку. Я по-прежнему сплю сладким сном из-за снотворного в молоке, свалившего меня на всю ночь и полдня, и будь этого снотворного чуточку — совсем чуточку — больше, оно могло бы и в самом деле меня прикончить.

И одеяльце тут вовсе ни при чем. Любой, кто бы трезво взглянул на одеяльце, заметил бы: оно настолько легкое и такого рыхлого плетения, что свободно пропускает столько воздуха, сколько мне нужно. Сквозь него дышать так же легко, как сквозь рыболовную сеть.

Отчасти, видимо, тут сказалась обессиленность. Целый день беспрестанного рева, этакий яростный подвиг самовыражения, наверное, вымотал меня совершенно. Это, да еще белый порошок в молоке, повергло меня в глубокий, беспробудный сон, я дышала так поверхностно, что Айона не ощутила моего дыхания вовсе. Вы, наверное, скажете, что она могла бы на ощупь почувствовать, что я не холодная, скажете, что все эти вопли, рыдания и беготня должны были непременно разбудить меня. Не знаю, почему этого не случилось. Думаю, она не заметила, потому что испугалась, а также перевозбудившись еще до того, как нашла меня, но вот почему я не заплакала позже, понятия не имею. А может, я и плакала, да в суматохе никто меня не слышал. А может, Айона и слышала, но запихнула меня под диван, потому что к тому времени все вокруг уже было вверх дном. А потом меня услышала Джилл. Именно Джилл, единственная.

Айону перенесли на тот же самый диван. Эйлса стянула с нее туфли, дабы уберечь обивку, а миссис Шанц пошла наверх за легким стеганым одеялом, чтобы укрыть им Айону.