В глазах Чиотти вспыхивает огонек надежды — или, может, приглашения к выгодному сотрудничеству, — а Гривано с трудом удерживается от брезгливой гримасы. Он несколько раз видел эти «франкские Кораны» в Константинополе: примитивно состряпанные книжонки, полные грубейших ошибок. Но даже очевидная низкопробность этих книг не так шокировала муфтиев, как сам факт их существования: сама мысль о том, что послание Всевышнего доносится до людей не через живое дыхание Пророка и его последователей и не через старательные движения кисточки каллиграфа, а посредством каких-то нелепых повторяющихся движений бездушного станка. Но Гривано предпочитает не развивать эту тему в беседе с Чиотти. Вместо этого он тянется через стол и высыпает литеры обратно в подставленную ладонь сиенца.

Чиотти еще раз их оглядывает, переворачивая указательным пальцем, как фермер, оценивающий качество зерна.

— Я думал об этом прошлой ночью, — говорит он. — Ноланец кое-что мне напомнил. Он рассуждал о мире, отраженном в зеркале, и о том, чем он отличается от нашего мира. Как же он выразился — вы не помните дословно?

Гривано этого не помнит. Он собирается ответить, когда раздается негромкий стук в дверь. Чиотти поднимается из кресла, чтобы ее открыть. В проеме возникает бледное лицо мальчишки.

— К вам пришел турок, маэстро, — говорит он.

— Очень хорошо. Проведи мессера бин Силена сюда.

Когда Чиотти произносит это имя, у Гривано вмиг потеют подмышки и ускоряется сердцебиение, но лицо его остается спокойным, а поза — расслабленной. Он встревожен, но не напуган. Какая-то часть его уже предчувствовала что-то в этом роде.

К счастью, сиенец на него сейчас не смотрит. Он вновь закрыл дверь и стоит лицом к ней, почти уткнувшись носом в узловатые доски. Литеры все еще зажаты в его левом кулаке, и он рассеянно их потряхивает. Тихое звяканье наполняет комнату, как звуки далекого тамбурина, приглушаемые дворцовыми стенами.

— Человек, придумавший этот способ печатания, — говорит Чиотти, — перед тем занимался производством зеркал. Во всяком случае, так мне рассказывали. Вы не знаете эту историю? Это было много лет назад. Он жил в Германии и делал зеркальца для пилигримов, посещавших древнюю часовню в Ахене. Простодушные люди верили, что эти зеркальца могут улавливать и сохранять незримую благодать, исходящую от святых мощей. Конечно, по сравнению с муранскими эти зеркала были очень низкого качества. Делали их из сплава свинца и олова. Между прочим, мои литеры изготовлены из такого же сплава. И, подобно всем плоским зеркалам, они давали мнимое, перевернутое изображение оригинала. Полагаю, именно это и подсказало немецкому мастеру идею печатной формы: выстраивания рядами повернутых в обратную сторону букв. Зеркальное отражение будущей страницы. Отражение никогда не показывает мир таким, какой он есть в действительности, по словам Ноланца. Но даже такое отражение помогает нам познавать мир. И в этом смысле оно, вероятно, не так уж сильно отличается от книги.