В приемной комнате его встречает тщедушный мальчик лет тринадцати и скованно, с некоторым испугом, здоровается. Позади него, за столом у окна, отделенным от остального помещения низкой перегородкой, сидят два очкастых корректора, склонившись над еще не переплетенными листами. Один из них едва слышно читает вслух, а другой сверяется с печатным текстом. Губы шевелятся у обоих, так что Гривано не может понять, который из них чтец.

В ожидании хозяина он разглядывает тома ин-октаво, сложенные стопками на двух узких столах. Всего здесь около полусотни названий: труды по истории, жизнеописания, книги стихов. Большинство написано на современных вариантах итальянского — прежде всего местном и тосканском, — и лишь немногие на латыни. Книги в самой высокой стопке — антология миссионерской корреспонденции из Китая и Японии — помечены издательской маркой «Минервы». На дальнем конце второго стола Гривано находит две разных книги Ноланца. Одна из них — это такой же томик, какой показывал ему Тристан за ужином в «Белом орле», а вторая — философский диалог в духе Лукиана, написанный на тосканском. Согласно надписи на титульном листе, книга издана в этом городе, что вызывает у Гривано усмешку: по всем признакам, это работа английских переплетчиков, возможно пытавшихся подражать классическим альдинам. «Интересно, не с подачи ли Ноланца они состряпали эту подделку?» — думает Гривано.

Когда Чиотти перешагивает порог, Гривано наклоняется ниже, чуть не утыкаясь носом в стопки книг, изображая чрезвычайную заинтересованность.

— Я восхищаюсь тем, как умело сбалансирован этот стол, — говорит Гривано. — Он умудряется нести на одном конце труды иезуитских миссионеров, а на другом сочинения Ноланца, при этом нисколько не перекашиваясь ни в ту ни в другую сторону.

Чиотти смеется.

— Вы на редкость наблюдательны, — говорит он. — Сохранять такой баланс бывает порой нелегко. Особенно в наших краях, где сама почва под ногами весьма зыбка.

Они с Гривано обмениваются поклонами, а потом и рукопожатиями. Если бы не очки с толстыми линзами, свисающие на цепочке с его шеи, сиенец вполне мог бы сойти за обычного состоятельного ремесленника: пекаря или плотника.

— Признаться, я был удивлен, увидев знак вашего издательства на иезуитской антологии, — говорит Гривано. — Ваш друг синьор Мочениго, должно быть, весьма доволен этим проектом.

Улыбка Чиотти переходит в кривую усмешку.

— Не судите строго, друг мой, — говорит он. — Думаю, вы согласитесь, что эти верные слуги Папы являются непревзойденными рассказчиками, когда описывают свои миссионерские странствия. Многие из моих постоянных клиентов интересуются нравами и обычаями дальних стран. Так или иначе, все граждане нашей Республики неравнодушны к новостям о деяниях испанцев в самых разных концах света. И конечно же, те из нас, кто поддерживает папскую курию в духовных и мирских делах, с удовлетворением находят в моем магазине печатные труды Общества Иисуса. Хотя, дотторе Гривано, как вы можете заметить — и как с огорчением замечаю я по утрам и вечерам, открывая или закрывая ставни, — данная стопка книг изо дня в день остается самой высокой на этом столе, тогда как другие стопки быстро убывают. Не желаете пройти в мой рабочий кабинет? Знакомый дотторе де Ниша скоро к нам присоединится.